— Ты уверен в этом?
И он, задыхаясь от возбуждения, почти готовый взорваться, говорил:
— Да! Да, Мэри! Сегодня ночью ты придешь ко мне!
— Правда? Ты так в этом уверен?
Она танцевала вокруг него, такая доступная и недосягаемая, покорная и неприступная, обнажая зубы в улыбке и напрягая руку, которую он держал. Она знала, как вести себя с мужчинами, которые не умеют владеть собой. Но он победил, он оказался сильнее, и она поняла это — смиряясь, мягко проскользнула мимо него и шепнула:
— Теперь успокойся...
Это было обещание или предостережение, пока остальные прыгали и плясали в диком боевом танце, а Рен-Рен улыбался во весь рот и подбрасывал дрова в костер, и даже Феликс, захваченный этим безумием, топтался на месте, подпрыгивал и одновременно издавал какие-то высокие пронзительные звуки, похожие на птичьи голоса...
И она пришла к нему, когда стемнело и все остальные разошлись по домам.
Потом Аллан лежал и чувствовал, что больше не одинок в этой темноте, в этой бездонной изначальной кромешной тьме, которая каждую ночь останавливала само Время на Насыпи.
Робинзоны на городской свалке
(послесловие Эдварда Араб-Оглы)
22 апреля 1977 года из скважины, пробуренной на платформе Браво в норвежском секторе Северного моря, вырвался на свободу мощный нефтяной фонтан, взметнувшийся на шестьдесят метров в высоту. Восемь суток сообщения об этой аварии на крупнейшем норвежском нефтепромысле «Экофиск» напоминали военные сводки, пока наконец известному канадскому специалисту Рэду Эдейру не удалось укротить коварную скважину. За это время из нее выхлестнуло свыше 30 тысяч тонн нефти, образовавшей на поверхности моря огромное «пятно» площадью в пять тысяч квадратных километров. И вплоть до рождества норвежцы пребывали в тревоге, куда сместится смертоносное нефтяное пятно под влиянием капризных ветров: не захлестнет ли оно берега страны, погубив традиционные нерестилища сельди и скумбрии, не обезобразит ли на долгие годы знаменитые фьорды и пляжи?
Это событие — одно из многих в длинном ряду экологических катастроф на морских разработках нефти и аварий супертанкеров — до сих пор оживленно обсуждается в норвежской печати и в стортинге, парламенте страны. Оно подействовало как отрезвляющий душ на тех, кто уже поверил или готов был поверить, что им ниспослана свыше манна небесная в виде нефти. В общественном мнении страны оно стало своего рода рубежом между технологическим оптимизмом и экологическим пессимизмом.
Открытие крупнейших в Западной Европе месторождений нефти в Северном море в конце 60-х годов и еще более заманчивые перспективы на континентальном шельфе Норвежского моря в течение нескольких лет позволяли официальным кругам и буржуазной печати утверждать, что отныне все экономические и социальные проблемы страны можно считать потенциально решенными. Какой смысл препираться о реформах, о том, как перераспределить национальный доход, сколько взять от имущих, чтобы наделить чем-то обездоленных, если благодаря нефти в норвежском «государстве всеобщего благосостояния» и без всякой «перекройки общественного пирога» доля каждого сама собой неизмеримо увеличится! Таков был лейтмотив настойчивой пропаганды как буржуазно-либеральных, так и реформистских партий, размахивавших ключами от природных кладовых Северного моря. И многие норвежцы, причем не только наивные обыватели, уже мнили себя скандинавскими шейхами, сорящими нефтедолларами, уподобляясь тем самым легковерному гамсуновскому Эдеварту, которому проныра и краснобай Август демонстрировал ключи от восьми несуществующих сундуков, «полных всякого добра» и якобы оставленных им на хранение в мифическом Индокитайском королевстве.
Впрочем, в обыденном сознании и повседневном поведении норвежцев, больше чем в какой-либо другой из развитых капиталистических стран, постоянно дает о себе знать своеобразная ностальгия по прошлому: по прежнему, преимущественно сельскому образу жизни, по независимому труду крестьян, рыбаков и ремесленников, по патриархальным и прочным семейным отношениям, по спокойному и размеренному укладу жизни, связанному с близостью к природе и с естественной сменой времен года — то есть по всему тому, чего им столь не хватает сейчас. Ведь большинство норвежских горожан — либо сами выходцы из сельской местности, либо их потомки в первом поколении. Долгое время они мирились с безжалостным и стремительным вторжением в их повседневную жизнь отрицательных последствий индустриализации, урбанизации и научно-технической революции, находя им оправдание, а себе утешение в том, что благодаря им Норвегия вышла на первое место в мире по производству энергии и по количеству изданных книг на душу населения; на одно из первых— по средней продолжительности жизни, по национальному доходу и социальному обеспечению, по образованности и по тиражам газет. Эти статистические показатели, которыми привыкли гордиться в Норвегии, до поры до времени заслоняли теневые стороны «экономического чуда», а именно то, что их стране, увы, принадлежит также одно из первых мест на Западе по темпам инфляции, по национальному долгу на душу, по налогообложению населения, по хрупкости семейных отношений и т. п. Но в последние годы норвежцы начали замечать, что пресловутое «экономическое чудо» явно ускользает из рук: погоня за количеством благ, в значительной мере эфемерных, сопровождается повсеместным и очевидным ухудшением «качества жизни», особенно для рядовых граждан. Именно этот социальный контекст во многом объясняет громадный успех романа К. Фалдбаккена «Страна заката» у читателей не только на его родине, но и во всей Скандинавии.