9
Вода, которую Аллан привез с бензозаправочной станции, уже на следующий день стала невкусной, и он охотно разрешил Лизе отлить немного из канистры, чтобы вымыть голову. Кроме того, им казалось, что воды у них теперь хоть отбавляй: полная двадцатилитровая канистра и еще каменная чаша, наполненная дождевой водой. Они довольно быстро научились сводить потребление воды до минимума.
Лиза стояла на коленях, наклонившись над железным тазом, который она нашла несколько дней назад, и намыливала голову последним куском мыла, захваченным из города (мыло было дефицитным товаром). Сегодня ей захотелось навести красоту. Именно сегодня, когда они, хотя об этом еще не было сказано ни слова, собрались пойти в гости. Наблюдая, как Аллан нервничает, то и дело поглядывая на бухту и берег, Лиза понимала: они обязательно должны сходить туда еще раз и узнать, что этот человек там делает, что он собой представляет и вообще — «друг» он или «враг»...
Друг или враг? Со вчерашнего дня, когда она, затаившись, наблюдала, как он трудится возле старой машины, с той минуты, когда увидела его доброе лицо и красивые руки, у нее не было никаких сомнений в том, что этот пожилой человек — друг. Ей даже стало спокойнее при мысли, что он тоже живет на Насыпи, совсем недалеко от них, и стоит ей залезть на эту груду старых автомобильных покрышек, как она увидит его дом.
Аллан чинил окно в фургоне. На бензоколонке он раздобыл прозрачный пластик и клей. На складе валялось множество вещей, и казалось, теперь не было никого, кто бы отвечал за их сохранность. Когда Аллан забирал оттуда нужные вещи, ему даже в голову не приходило, что он ворует. Для него понятие «воровство» было неразрывно связано с тем, чем занимались власти, и приобретало совершенно иное содержание, когда речь шла о людях неимущих, лишенных самого необходимого. Аллан работал быстро, но крайне рассеянно; мысли его были далеко: «Да, надо пойти туда и разузнать об этом человеке, познакомиться с ним, обменяться опытом — если только он не бездомный бродяга, обыкновенный старый маразматик или просто алкоголик, допившийся до чертиков, что, пожалуй, вероятнее всего. Но и в этом случае нам надо как-то договориться, наладить нечто вроде сосуществования. На Насыпи никем нельзя пренебрегать. Здесь каждый что-то значит».
Аллан взглянул на узкую спину Лизы, склонившуюся над тазом. Она выливала себе на голову последние пригоршни воды, желая смыть остатки мыла с кудряшек. Он никак не мог понять, чему она так радуется и чего ждет от этой встречи. Раньше, когда они жили в Свитуотере, она не проявляла ни малейшей склонности заводить новые знакомства.
Жар у Боя прошел, но он был еще очень слаб и потому не протестовал, когда родители сказали ему, что пойдут немного прогуляться, а он пусть лежит и отдыхает, пока они не вернутся. Бой даже не спросил, куда они пойдут; он сразу же задремал, и приятные сновидения тотчас унесли его в фантастическую страну, где все было окрашено в цвета фосфора и серы. И во сне и наяву Бой мечтал о человеке — Человеке. Все его помыслы были сосредоточены на Человеке. Человек был его великой тайной, быть может первой в жизни тайной. Что-то подсказывало ему, что он ни в коем случае не должен рассказывать о Человеке ничего и никому. Человек был чем-то столь прекрасным и удивительным, что нельзя было подпускать к нему посторонних. Бою грезился Человек, который лежал, распростершись на земле под грудой размокших картонных коробок, и спал. Одна рука у него была приподнята и как бы приветственно махала ему, Бою,— большая сильная рука с кольцом, которое тускло поблескивало, глубоко врезавшись в палец. Бою снилось, как он собирает золотые пуговицы с одежды Человека. Под коробками лежал большой взрослый мужчина — большой, плотный, взрослый мужчина, который одной рукой закрывал лицо, словно спал. Словно в любой момент мог проснуться. Но от его одежды вдруг отвалились пуговицы, и пуговицы эти были золотые. Бою снилось, как он собирает золотые пуговицы, а Человек, который принадлежал ему, был его находкой, его сокровенной тайной, лежал тихо-тихо и разрешал Бою делать все, что ему заблагорассудится, не смотрел на него строго и не бранил понапрасну...
При дневном свете запущенный сад вовсе не казался загадочным и таинственным. Хилые декоративные растения отчаянно пытались высвободиться из мертвой хватки сорняков. Дикие розы протягивали к Аллану и Лизе свои цепкие побеги, сплошь покрытые острыми шипами. Несколько поваленных ветром деревьев растопырили во все стороны вырванные из земли корни. Под листьями папоротника темнела узкая тропинка. Заскрипели ржавые ворота. Труба — первое, что они вчера увидели,— вся заросла мхом и совсем не казалась такой величественной, как вчера вечером.