Полуоткрытая дверь позволяла заглянуть в маленькую кухоньку. Там блестели кастрюли, сковородки и стеклянные банки с различными крупами. Док рассказал им о своем огороде, о том, как он сажал съедобные растения, об одичавшем кукурузном поле, которое занимает пространство за садом вверх по склону до самой Автострады,— это все, что осталось от некогда богатейших сельскохозяйственных угодий, заброшенных еще в ту пору, когда город предпринял свое последнее наступление на окружавшие его земледельческие районы. Аллан жадно и нетерпеливо пожирал взглядом то, что ему показывал Док, словно для него было вопросом жизни и смерти запомнить каждую мелочь, впитать в себя все, о чем говорилось в этой тесной комнатушке, и овладеть трудным искусством самосохранения так я в такой мере, в какой им овладел сидевший перед ними старик — не только овладел, но и сам стал воплощением этого искусства.
Они сидели в тесной комнатушке Фишера, обставленной старой, кое-как подремонтированной, но удобной и уютной мебелью, и обстоятельно обсуждали самое главное: как выжить на Насыпи, как и где собирать металлолом и обрывки кабеля, железные цепи, канаты и свинец из поврежденных автомобильных аккумуляторов, как и где продавать все это и обменивать на веши, которые им могут понадобиться,— сидели и в этом общении черпали надежду, поддержку и сердечное тепло, и не потому, что между ними вдруг возникла человеческая близость, а из-за совпадения главных интересов, из-за общности судеб. Они боролись за жизнь в. одинаковых условиях.
Док курил. Он осторожно высыпал щепотку табачных крошек на бумажку, свернул из нее сигарету и заклеил, лизнув языком. Он предложил и Аллану закурить, но тот отказался. Он бросил курить еще несколько лет назад. Синтетический табак не доставлял никакого удовольствия, от него только чернели зубы. Но он стоил дешево, и его производили в изобилии, так же как искусственный шоколад. Словно если у людей будет вдоволь шоколада и дешевых сигарет, они забудут о постоянной нехватке других, гораздо более важных продуктов.
Док объяснил, что курит настоящий табак. Он запасся табаком, когда его еще можно было достать на черном рынке. Теперь он смешивал старый табак с новым, который сам выращивал. Однако Аллан сказал, что курить — это старомодно, и вообще никому не нужно, и все равно нет никакой разницы между настоящим табаком и искусственным. Так что Фишер один курил свою тоненькую сигарету, затягивался и выдыхал прозрачные облака дыма, расползавшиеся по полутемной комнате. Они принадлежали разным эпохам, у каждого были свои радости и маленькие удовольствия, хотя какие радости были у Аллана? Сколько он ни пытался, он не мог вспомнить. Быть может, его единственной радостью было посидеть на автомобильном сиденье и с вершины груды старых покрышек созерцать огни Свитуотера подобно тому, как когда-то он стоял у окна детской и смотрел туда, где в конце улицы вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли огни рекламы на бензозаправочной станции, окрашивая серую улицу в яркие фантастические тона. «Радости» Дока были реликвиями из другой эпохи, церемониалом, которого он строго придерживался,— теперь, в эпоху Аллана, «радость» была подделкой, таким же синтетическим суррогатом, как и прочие продукты. Поэтому Аллан, в сущности, не знал, что такое «радость»; для Дока же это было нечто, почти изгладившееся из памяти, но воспоминания пробуждались, если их стимулировать должным образом.
Однако это нисколько не отравляло удовольствия, которое им теперь доставляло общение. Они тихо сидели вот так рядом, и у обоих было такое впечатление, будто с них свалилась скорлупа и они стали значительно ближе друг другу, стали такими близкими, что несмотря на различия ни один из них не мог бы теперь остаться равнодушным к тому, что волновало другого, к его человеческому существованию. Так должно быть всюду, где человек еще кое-что значит.
— У меня есть колодец,— сказал Док, когда они собрались уходить.— Я не сказал вам об этом сразу, но все равно у меня есть колодец, и когда тебе понадобится, можешь брать из лево воду. Пошли, я покажу вам, где он.
И снова вокруг них сочная зелень, озаренная заходящим солнцем. Они шли по тропе, извивавшейся между кустами шиповника и дикорастущим кустарником за пристройкой. Там, в небольшом углублении, они увидели железную крышку, окаймленную каменными плитами.