Они сидели за столом в комнате Дока. Было тепло, дверь оставалась открытой, и косые лучи заходящего солнца падали на нее. Марта неважно себя чувствовала и лежала в постели. За окнами буйно зеленела по-летнему сочная растительность. В то время как жалкие кустики, отчаянно цеплявшиеся корнями за каменистую пустошь береговой полосы, сгорали от засухи и обращались в прах, сырость, казалось, никогда не уменьшавшаяся, постоянно питала пышную зелень в похожем на джунгли саду Дока Фишера. Здесь, в густой чаще, под широкими листьями папоротника, могли спрятаться даже дикие звери, однако в саду Дока не могло быть и речи об «одичании», во всяком случае в том смысле, в каком это беспокоило Аллана. У . Дока самым главным была беседа. У Дока всегда было желание поговорить, всегда было что обсудить, осмыслить, и в противовес тому, что Аллан называл «одичанием», слова Дока вселяли уверенность, сознание того, что существуют понятия, определения, границы. Порой они настраивали Аллана чуть ли не на оптимистический лад, когда, сокрушаясь по поводу современных условий и царящей в мире несправедливости, Док выражал в конце беседы надежду на победу здравого смысла и лучшую жизнь для всех и каждого. Иногда Аллан готов был забыть о том, что все сказанное Доком звучало так, словно было вычитано из старых книг, а выражения и обороты речи, которые он употреблял, были безнадежно старомодными — ведь никто так больше не говорил, никто так больше не думал.
Но что я скажу, если они спросят, где я беру воду?
Этот вопрос мучил Аллана. Ему было неприятно скрывать от братьев такие важные сведения, поскольку в каком-то смысле у всех у них была теперь одна судьба, но, с другой стороны, ему не хотелось сажать Доку на шею двух новых «клиентов».
— Ну так скажи им, где ты берешь воду и сколько она стоит. Пока что ее хватит на всех, хотя она и не очень вкусная. Мы здесь должны все делить поровну. А если они действительно занимаются торговлей, то, может статься, будут доставать вещи, которые нам нужны?
— А если они задумают какую-нибудь пакость?
— Что ж, я сумею себя защитить,— спокойно ответил Док.
— Один против двоих?
— Думаю, что да. Вот взгляни-ка,— весело сказал Док; он встал и подошел к полкам у противоположной стены. На них стояло несколько книг, радиоприемник, две-три вазы и еще несколько предметов. На самой верхней полке Аллан увидел два маленьких деревянных ящичка, на которые раньше никогда не обращал внимания. Док снял с одного из них крышку и сунул туда руку. Аллан заметил, как что-то блеснуло в темноте — хорошо смазанный маслом металл: Док Фишер держал в руке тяжелый пистолет.
— В трудную минуту,— сказал он добродушно,— эта штука может очень пригодиться. Несколько лет назад я выменял его вместе с пятьюстами патронами. Поскольку существует строгий запрет на хранение огнестрельного оружия, сейчас невозможно достать пистолет.
Безрукавка, которую носил Док, была в пятнах пота на груди и на спине. По сравнению с массивным торсом руки его казались слишком тонкими, а пальцы, сжимавшие рукоятку пистолета, явно не отличались ловкостью и сноровкой, хотя рука была жилистая и мускулистая.
— За это я мог бы получить пять лет тюрьмы,— проговорил он, почти с нежностью глядя на пистолет.— Но ведь кто знает, может, в один прекрасный день придется пустить эту штуку в ход. Пока что мир становится не лучше, а все хуже и хуже, и неизвестно, надолго ли нас оставили в покое хотя бы здесь, на Насыпи.
Аллан ничего не ответил. Его обрадовало и встревожило то, что он увидел. Обрадовало, что Док Фишер в случае опасности может защитить себя: он любил старика, доверял ему и не хотел, чтобы с ним приключилась какая-нибудь беда. И в то же время от оружия повеяло чем-то тревожным, оно как бы предвещало драму, катастрофу, самое худшее. Аллану невольно подумалось: «Док старый, а я молодой...» Аллан питал самые дружеские чувства к Доку Фишеру, относился к нему с огромным уважением, потому что Док был старше, во многих отношениях умнее и уж во всяком случае знал куда больше, чем Аллан, но прежде всего он уважал Дока Фишера за то, что Док сумел создать себе сносные условия существования. И тем не менее он невольно повторял про себя снова и снова, словно заучивая закон природы, который ни в коем случае нельзя забывать: «Док старый, я молодой, и если что-нибудь случится, я знаю, что он старый, а я молодой». И Аллан не сводил глаз с пистолета.
Когда Аллан уже собрался уходить, Док снова спросил, как чувствует себя Лиза, и Аллану пришлось ответить, что в жару ей стало нездоровиться.