Изумленная Лиза приняла букетик и некоторое время сидела неподвижно, не зная, что с ним делать.
Рен-Рен громко втянул носом воздух.
— Он хочет, чтобы ты понюхала их,— сказал Бой.
Лиза осторожно понюхала. От букета исходил сладковатый, пряный аромат, отнюдь не неприятный, подумала Лиза. И в тот же миг сквозь легкое пряное благоухание она вдруг почувствовала соленый терпкий запах, исходивший от того, кто преподнес ей букет, запах почти звериный, от которого у нее вдруг загорелись щеки.
— Он хорошо пахнет,— сказала Лиза.— Немного странно. Улыбнувшись, Рен-Рен похлопал себя по животу и кивнул головой.
— Что это значит? Почему он дал мне эти стебельки? — спросила Лиза, изумленно глядя на Аллана, который только недоуменно пожал плечами.
— Может быть, это своего рода комплимент? — предположил он.— Может быть, он хочет сказать, что ты красивая...
— Просто в нашей стране существует обычай дарить беременным женщинам розмарин,— раздался голос у них за спиной. Феликс внезапно появился в нескольких шагах от них, как всегда безукоризненно одетый, сдержанный и корректный.— Это принесет счастье и ей и младенцу.
Аллан перевел взгляд с Феликса на улыбавшегося Рен-Рена, а потом на Лизу, которая стояла склонив голову, словно ожидала удара.
— Надеюсь, подношение моего брата не было... некстати?..— спросил Феликс, как бы извиняясь, и слегка поклонился.
Часть вторая
17
Они сели в автобус, и всю дорогу до самого Свитуотера она не произнесла ни слова, только крепко держала его за руку, и он чувствовал, как напрягались ее мускулы всякий раз, когда кто-нибудь из пассажиров, случайно или намеренно, бросал на них взгляд. Сам он давным-давно привык к любопытным взглядам, потому что каждую неделю ездил на автобусе на работу. Он их не замечал, да я смотрели на него не так уж часто. Том немногим, кому приходилось ездить на автобусе, как правило, хватало своих забот, и у них не было особого желания глазеть по сторонам; они либо сидели скрючившись, словно безумно хотели спать и только ждали случая, чтобы вздремнуть украдкой, либо невидящим взглядом смотрели перед собой в серое настоящее и бледное будущее. Общественным транспортом пользовались люди без положения в обществе, маленькие и забитые, люди той же категории, к которой принадлежал он сам.
Однако в этой области тоже намечались кое-какие изменения. Огромная плотность движения на дорогах, высокая стоимость эксплуатации и все более жесткие нормы на бензин делали пользование личными машинами все более неудобным и дорогостоящим, и все больше людей стало вновь ездить на автобусах, включая и тех, кто еще совсем недавно был горячим приверженцем личных автомобилей. Но что самое интересное: эти постепенные, однако достаточно заметные сдвиги в самой структуре транспортных перевозок застали врасплох транспортную администрацию, которая продолжала безмятежно разрабатывать свои далеко идущие планы, направленные на то, чтобы свести к минимуму пользование индивидуальным транспортом, в то время как автобусы в городе и на маршрутах между Свитуотером и городами-спутниками ходили переполненные до отказа и их становилось все меньше и меньше из-за нехватки запасных частей, горючего и смазочных материалов, а также из-за неразумного планирования.
Поэтому в последнее время, когда Аллан ехал на работу или домой, на него нередко смотрели косо, а порой даже осыпали бранью, однако он не придавал этому значения и как бы вообще этого не замечал.
Им с Лизой удалось занять сидячие места. Большинство пассажиров стояло в проходе. Жара в автобусе была невыносимая, несмотря на открытые вентиляционные люки. Лица у пассажиров были красные и отекшие, рубашки и блузки промокли от пота; неприятный запах исходил не только от Аллана и Лизы.
Когда они вышли на конечной остановке, окруженной высокими домами, в преисподней из грохота и зноя, по которой метались люди, увязая в расплавленном асфальте, Лиэу вдруг так качнуло, что Аллану пришлось подхватить ее, и он испугался, что ей снова стало дурно. Но оказалось, виной всему были туфли, потому что она захотела «быть красивой», когда они поедут в город, и, не обращая внимания на его насмешки, надела туфли на высоком каблуке, в которых: совсем не могла ходить.
Когда они пошли по тротуару, заполненному людьми и заваленному обрывками бумаги, она повисла на его руке, вздрагивая от каждого неожиданного звука, врывавшегося в какофонию городского шума, от каждого полицейского свистка. Им предстояло пройти всего пять кварталов до Дома социальной консультации, но дорога эта показалась им бесконечной.