— Я не хочу отдавать нашего ребенка, а ты?
— Я тоже не хочу.
Аллана поразила решимость, прозвучавшая в ее голосе. Перед рождением Боя они тщательно продумали все варианты, включая возможность отдать его приемным родителям, а также аборт. Вообще-то говоря, Аллан не имел ничего против обоих этих вариантов, ибо тогда у него еще только начинало вырабатываться новое восприятие действительности. Появление ребенка означало, что будет больше работы, больше ответственности, больше всевозможных тягот и забот, но в то же время это говорило о том, что жизнь идет своим чередом и оба они вполне здоровые люди, у которых могут быть дети... Он прекрасно понимал, что никто так больше не думает в перенаселенном городе, столице перенаселенной страны, где ограничение рождаемости стало важнейшей задачей органов здравоохранения, и все-таки с той минуты, как он узнал, что Лиза снова беременна, в нем неуклонно зрело твердое и непоколебимое убеждение: он хочет, чтобы семья его росла, род продолжался. Чтобы продолжалась жизнь. Желание это было сильным и отчетливым, и раздумывать тут не приходилось…
Тем не менее вера Лизы в жизнь глубоко тронула Аллана. Он не знал, что побуждало ее желать этого ребенка,— вероятно, она просто не представляла себе, какие трудности ее ждут, даже если роды пройдут нормально. Аллана это и радовало и удивляло, но он не задавал ей вопросов, не требовал объяснения. Вероятно, за те несколько месяцев, когда они научились тратить возможно меньше слов на разговоры, между ними возникла определенная дистанция, четкое разграничение сфер деятельности Аллана и Лизы. Беременность, которую она до порыдо времени держала от мужа в тайне, что он считал вполне естественным, была ее личным делом, и в этом плане она совершенно не обязана была отчитываться перед ним. Оба они хотели ребенка — это было главное.
— Нам надо будет поговорить с Доком,— сказал Аллан.— Возможно, он уже давным-давно все понял и именно поэтому говорил, что тебе надо есть зелень...
— Да, завтра же поговорим с Доком!
Овал ее лица казался мертвенно-бледным в этом красном интерьере. От усталости у нее появились под глазами темные круги, однако ей все-таки удалось изобразить на лице улыбку.
На десерт они съели по куску сладковатого карамельного крема вформе буквы «Г» с красной вкусовой смесью. Крем ей понравился, она любила сладкое и теперь, когда от голодаей иногда вдруг становилось плохо, ела много шоколада. Случалось, что она основательно залезала в запас, рассчитанный на следующую неделю.
Перед уходом Аллан сунул столовые приборы под рубашку. Они пригодятся на Насыпи.
На обратном пути в автобусе было еще жарче и противнее, чем когда они ехали в город. Закончился рабочий день, и автобус был битком набит людьми, взмокшими от пота.
На перекрестках все время возникали пробки, автобус то и дело останавливался, солнце безжалостно палило сквозь грязные стекла.
Аллан смотрел на городской пейзаж за окнами автобуса, на окраины, пригорода, на серые однообразные здания по обеим сторонам дороги с зияющими проломами между ними там, где были снесены или еще только сносились старые дома. Все реже и реже теперь строились новые дома на месте старых пустырей. Постепенно их заваливали всяким хламом и отбросами, и они зарастали сорной травой высотой в человеческий рост.
Лиза попыталась вдохнуть немного свежего воздуха из окна, которое кому-то удалось приоткрыть. Ноги ее распухли и ужасно болели в туфлях на высоких каблуках, от которых она уже успела отвыкнуть. Она прислонила голову к оконному стеклу, и слезы потекли у нее из глаз от усталости и страха перед будущим.
18
— У тебя все в порядке, — успокаивал ее Док.— Все в полном порядке. Думаю, что ты на пятом месяце. Ты уже чувствовала, как он двигается?
Лиза покачала головой и вытерла глаза. Потом попыталась улыбнуться. Дока Фишера она ни в чем не могла упрекнуть: он был и тактичен и деликатен. Однако вся процедура осмотра показалась ей какой-то ужасно унизительной. Поправляя платье, она несколько раз всхлипнула.
— Все будет хорошо,— спокойно говорил Док, моя руки в тазу.— Вторые роды, как правило, бывают намного легче первых. Тебе нечего бояться.
— Ладно, не буду...
От первых родов в ее памяти остался только страх. Поездка в такси до клиники?
Аллан, бледный и испуганный; от волнения он раскричался на шофера такси, который не знал дороги. Ожидание. Первые боли. А потом укол и тошнотворное бессилие, медленно сковывающее все тело,— ощущение, будто тебя душат... А потом пять дней и пять ночей в большой переполненной палате, где она наблюдала, как санитарки купают, пеленают и кормят безобразное морщинистое существо, которое, как они утверждали, было ее сыном; Аллан, бледный и взволнованный, на табурете возле кровати — он появлялся на несколько положенных минут; цветы в герметической упаковке из пластика— и они тоже... Лиза была просто одержима желанием действовать, что-нибудь делать; внезапно она ощутила огромную ответственность за это крошечное существо, настояла, чтобы ей разрешили кормить его грудью, хотя врач полагал, что она слишком молода и грудные железы у нее еще недоразвиты («В следующий раз — пожалуйста...»). А потом возвращение домой с коробкой бесплатного заменителя материнского молока под мышкой.