— Успокойся,— утешал он.— Все будет хорошо. Положись на меня, на всех нас. Мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы помочь тебе. Все пройдет благополучно.
Но руки его ощущали хрупкость ее тела, а при осмотре он отметил, что у нее очень узкий таз. И он знал, что роды будут нелегкими.
Эти молодые люди, что переселились сюда, принадлежали другому времени, другой эре; в- его глазах они были «потерянным поколением», для которого город был единственным мерилом всех ценностей, которое не знало иных пейзажей, кроме искусственного городского ландшафта, не знало иных пропорций и форм, кроме разрушительной несоразмерности городских массивов.
Лиза сидела неподвижно, ссутулившись. Ее широко раскрытые глаза были теперь сухи. Док сидел рядом с ней и, вдыхая запах ее волос, думал о том, что означает приход «потерянного поколения» на Насыпь. Он знал, что их будет здесь все больше и больше, и это беспокоило его. Вот теперь на Насыпи возникнут настоящие проблемы.
— Ты снова придешь ко мне через некоторое время, скажем, через две недели, и мы посмотрим, как идут дела. Если же почувствуешь себя плохо или появятся боли, приходи немедленно.
Говоря это, он почему-то смутился, хотя все, что он сейчас сказал, почти не задумываясь повторяет каждый врач своим пациентам; однако Док правильно истолковал свое смущение, и ему стало немного стыдно: он ведь радовался тому, что будет еще одна консультация и еще одна доверительная встреча с Лизой...
19
В жару мысль о воде легко может превратиться в навязчивую идею.
Лиза лежала на матрасе под тентом и отдыхала. Было воскресенье. Аллан не вэр-нется до вечера. Лиза устала, выдохлась и хотела спать, но ее мучила жажда. Она обещала Аллану экономить воду и обещала самой себе сдержать это обещание. Воду надо было беречь. Один бочонок на два .дня — это все, что у них было. «Постарайтесь не пить днем,— убеждал их Док.— Вы только потеете, и вам еще больше хочется пить». Но Лизе не так-то легко было не пить, когда она чувствовала, как во рту у нее распухает от жажды язык.
Уровень воды в колодце Дока угрожающе понизился, и все поняли Дока, когда он ввел, так сказать, нормирование воды, хотя Аллан неделями таскал металлический лом на его виллу в качестве аванса за пользование колодцем. Принцип платежа — определенное количество воды за определенное количество металла — все больше терял свой смысл в их взаимоотношениях: обмен постепенно превратился в символ желания помогать друг другу. Недостаток воды в колодце стал их общей проблемой. И все-таки Лизе трудно было себе представить, что в один прекрасный день колодец может оказаться пустым. Тем не менее она твердо решила не ходить за фургон, чтобы украдкой выпить лишнюю чашку воды. Она не должна этого делать! Насколько это серьезная проблема, она поняла по голосу Аллана, когда он внушал ей, что надо экономить воду. Она спросила, не может ли он приносить канистру с водой, когда возвращается с бензозаправочной станции, как бывало раньше, однако Аллан объяснил ей, что нормирование воды в городе становится все более строгим, потребление ее тщательно контролируется, и тех, кого уличают в перерасходе, подвергают большим штрафам. Перед уходом домой Янсон всякий раз снимает показания со счетчика, регистрирующего расход воды. Если Аллан станет уносить воду, он может остаться без работы. Что же касается минеральной воды, то ее теперь не достать.
И вот несмотря на все ее благие намерения бочонок за фургоном был почти пуст, а она лежала с закрытыми глазами, чувствуя, как язык прилипает к нёбу, и мечтала о вкусной чудесной воде — в стаканах, графинах, бутылках, кранах, душах, ваннах... В детстве она так любила купаться, принимать душ, часами могла стоять под колючими струями воды, и ей казалось, что она расплывается, растворяется и медленно вытекает вместе с водой, капля за каплей, через щель в полу.
Как ни странно, в последнее время Лиза часто думала о родителях, хотя раньше не только не думала, но почти и не вспоминала о них... У нее даже появилось желание повидать их, написать им, ну хотя бы открытку. Но Лиза не умела писать. Она знала буквы и умела составлять слова и короткие предложения, прочесть по складам простой текст, но дальше этого так и не пошла, а принятый в школе «открытый» метод обучения давал возможность скрывать свое невежество и избавлял от необходимости наверстывать упущенное. В последний год она то и дело прогуливала занятия, пока наконец совсем не бросила школу, сойдясь с Алланом.
Однако мысли о родителях, особенно о матери, постоянно приходили ей в голову, безмерно угнетая ее. В первые месяцы после ухода из дома она время от времени звонила, ставя в известность, что у нее все хорошо, что она ни в чем не нуждается, но истерические упреки матери, ее слезы и мольбы вернуться домой положили этому конец. Однако после рождения Боя они все-таки отправились с визитом к ее родителям — какая-то странная причуда заставила Лизу настоять на этом. Бесконечно долго через несколько жилых зон они ехали на автобусе в мертвый город-спутник, где тянулись типовые виллы средней категории с квадратными газонами, купленными в магазине, и панорамными окнами из пятнистого пластикового стекла. Пока Лиза звонила с ребенком на руках, Аллан стоял у ворот, однако родители не захотели впустить ее — она была одета так ужасно, да еще с мужем и ребенком, и совсем не походила на их маленькую девочку. И снова мольбы и слезы, упреки и объяснения и, наконец, шумное расставание. Тем не менее, снова ожидая ребенка, Лиза думала о них, хотела написать им письмо и все рассказать о себе, рассказать, как она живет, что думает теперь о жизни, но она не умела писать и могла лишь плакать, а кроме того они почти наверняка переехали в какую-нибудь другую виллу в другой городской зоне — обитатели Сви-туотера довольно часто меняли местожительство,— и ей никогда не удастся напасть на их след. А через несколько лет они закончат свой жизненный путь в коммунальном доме для престарелых, и она никогда, никогда больше не увидит их.