Она рассказывала мягко и певуче, на своем диалекте, и слова, которые она шепотом произносила, служили Лизе утешением, хотя она и понимала их лишь интуитивно,— то были слова, которые может прошептать только женщина женщине...
Прохладный ветерок вдруг коснулся их лиц, солнце скрылось за тучей, и на выжженную зноем Насыпь набежала тень. Скоро по тенту дробно застучали крупные капли дождя, а Лиза, прижав руку к животу, изумленно сказала:
— Мне кажется, он шевелится!
Она смотрела в пространство отсутствующим взглядом, который тем не менее был осмысленно сосредоточенным.
— Да, теперь я знаю! Он шевелится!
21
Первый дождь принес облегчение. Теплый и благотворный, он лился на горы отбросов, приглушал контрасты, смягчал контуры, дарил свежее дуновение задыхающемуся Свитуотеру и окутывал влажной пеленой его уходящее величие. Все твердое и жесткое тонуло в мягкой водяной мгле; железные скелеты машин и механизмов, которые еще сохраняли свою постоянную, раз и навсегда отработанную форму, а местами и полировку и до сих пор гордо отстаивали свое право на существование, сейчас все больше сливались с окружающим ландшафтом, их очертания становились расплывчатыми, призрачными и нереальными, теряя четкость и назойливую предметность, присущую им при свете солнца. Что же касается более близких человеку вещей, таких, как одежда, мебель, предметы домашнего обихода, то они первыми подвергались разрушению и постепенно исчезали, обретаясь теперь лишь как неуловимая тень и послушное подобие того, кто оставил их здесь, обрек на уничтожение под действием времени и стихий и сам был уничтожен этим городом, одержимым мечтой о безудержном росте и процветании, уничтожен безжалостно и безоговорочно.
Совершая все эти удивительные, хотя и почти неуловимые превращения, дождь, казалось, проникал в самую структуру того, что было создано человеком, и осторожно проводил там свою разрушительную работу. Сваленные в кучу обломки бетонных плит и битый кирпич жадно всасывали в себя после долгой засухи живительную влагу, пока поры их не наполнялись водой, и тогда начиналось разрушение и они вновь превращались в землю и песок. Металл тоже хотел пить. Куски металла в гиде пластин, балок, брусьев и труб, искореженные так, что порой они напоминали человеческую фигуру, зловеще торчащие в разные стороны, яростно кричащие о своей ржавой боли, отчаянно стенающие под тяжестью накопленного ими солнечного тепла,— эти куски металла поливал и поливал дождь, смывая с них слой за слоем ржаво-бурую коросту, очищая их, обнажая годичные кольца и проникая в нервную систему, в магическую молекулярную структуру, которая хранит в себе всю тяжесть нашего века и теперь, усталая и истонченная, медленно засыпает в глубоком и невозмутимом симбиозе с землей, готовой на вечные времена принять в лоно свое эти символы жестокости и грубой силы и больше никогда не выпускать их на свободу. Во всяком случае, в этом мире.
Так дождь постепенно размывал искусственные границы, которые человек столь упорно и трудолюбиво проводит между природой и культурой, наглядно показывал, что по существу нет никакой разницы между городом и Насыпью, ибо и в городе, и на Насыпи человеческое существование легко может быть низведено до самого жалкого и примитивного уровня.
Дождем прибило пыль, так отравлявшую жизнь во время засухи. Обрывки, бумаги и всякий мусор, которые при каждом порыве ветра летели в глаза, теперь намокли и спокойно лежали, затянутые тонкой пленкой грязи, словно пот, проступивший из земли,— больная и измученная после долгой засухи, она была вся в трещинах, шрамах и рубцах, и когда внезапно пошел дождь, у нее начался жар, она тяжело дышала и покрывалась испариной, постепенно возвращаясь к жизни.
Аллан и Лиза собирали дождевую воду в кастрюли и лоханки и вообще во все, что вмещало хотя бы несколько пригоршней. Для них это была игра, разрядка после большого напряжения сил, в общем, им не нужно было так много воды, потому что колодец Дока все равно теперь быстро наполнится, но им доставляло детскую радость собирать и снова расплескивать драгоценные капли. А дождь продолжал лить как из ведра, и на небе не было видно никакого просвета. Но это было чудесно, значит, еще долго продлится удивительное ощущение Счастья, которое охватывало их, когда они чувствовали, как теплые и тяжелые капли дождя ласково стучат по их разогретой солнцем коже, как медленно й приятно промокает на них одежда, совсем как в далеком и уже каком-то неправдоподобном детстве, когда они нарочно промокали до костей...