Шергин вырвал из записной книжки листок, сложил его вдвое и подал Глебке.
- Вали. Одна нога здесь, другая - там. Дело первейшей важности. Понял?
- Ага, - кивнул Глебка.
Шергин быстро пошёл к станции вслед за красноармейцами, а Глебка помчался в Ворониху. Не успел он пробежать и ста шагов, как услышал за собой громкий лай. Он обернулся. Следом за ним летел Буян. Глебка усмехнулся и припустил во всю прыть. Буян то отставал от него, то обгонял, и три километра, отделявшие сторожку от деревни, они пронеслись ветром.
Глебка хорошо знал Василия Квашнина - отца Степанка - и направился прямо к его избе. Хозяйство у Василия было бедняцкое, безлошадное. Тощая земля родила плохо, и хлеба своего только-только хватало до весны. За хлеб, за лошадь, за семена приходилось идти в кабалу к местному богатею Дерябину, отрабатывая ему то на смолокурне, то на сенокосе, то извозом. Призыв в армию в четырнадцатом году вовсе подорвал Квашнинское хозяйство. Жена без него влезла в неоплатные долги, и Дерябин закабалил её накрепко.
Революция поломала эту кабалу. Вернувшись с фронта, Василий получил от Советской власти и землю и лесу на постройку. Он поставил себе крепкую избу на свежей расчистке с краю деревни, возле самого леса.
Сюда и примчался Глебка, выполняя отцовское поручение. Дома, однако, ни самого Квашнина, ни жены его Ульяны не было. Только Степанок возился на неогороженном дворе. Его как старшего оставили присматривать за младшими братишками.
- Где батька? - спросил Глебка деловито у Степанка.
- А тебе что? - буркнул Степанок, находившийся в самом дурном расположении духа.
Он терпеть не мог возиться с братишками и сейчас с завистью глядел на Глебку, у ног которого вился весело пофыркивающий Буян.
Глебка не обратил внимания на дурное настроение Степанка. Он был слишком поглощён своими делами.
- Ты говори, когда спрашивают, - сказал он сердито. - Где батька?
Степанок по обыкновению тотчас же сробел и сказал торопливо:
- В сельсовете он, в сельсовете.
Потом придвинулся к Глебке и заговорил, понизив голос:
- Сказывают, на станции ночью больно горело. А я, понимаешь, такое дело, спал, не слыхал. Вот ведь. Ты был на пожаре-то?
- Ага, - кивнул Глебка и, отмахнувшись от дальнейших расспросов Степанка, побежал в сельсовет.
Сельсовет помещался в нижнем этаже большого кулацкого дома. Хозяину дома Мякишеву пришлось потесниться и довольствоваться отныне одним вторым этажом.
Василий Квашнин действительно оказался в сельсовете, и Глебка передал ему записку отца. Квашнин прочитал её и, вздохнув, почесал затылок. С конями в деревне дело обстояло очень плохо. Коней получше взяли для армии ещё в четырнадцатом году, когда началась первая империалистическая война. Брали и позже - в пятнадцатом и шестнадцатом. Совсем недавно провели реквизицию лошадей белогвардейцы. Часть скота пала из-за бескормицы. Кони сохранились по большей части у кулаков. Вот почему, прочтя записку Шергина, Квашнин долго прикидывал, как ему быть, и, наконец, решительно завернул во двор Мякишева.
Мякишев - коренастый, крепкий старик с рябым от оспы лицом и злыми медвежьими глазками - как раз стоял на пороге конюшни и встретил сельсоветчика насторожённым недобрым взглядом. Выслушав просьбу Квашнина о подводе, Мякишев сердито буркнул:
- Нет у меня для тебя коней.
Квашнин сказал хмуро:
- Конь не для меня надобен. В коне срочная нужда по государственному делу.
- Смотри, пожалуйста, какой государственный человек сыскался, насмешливо скривился Мякишев.
- Из-за пустого поперёк идёшь, Андрей Нилыч, - сказал Квашнин, стараясь сдерживаться, но Глебка видел, как покраснели его впалые щёки, как руки сжались в кулаки. - Только и всего, что в волость сгонять.
- Ах, сгонять! - взорвался Мякишев, злобно брызгая слюной. - Ты пойди наживи сперва своего коня, а потом и гоняй. Больно вы охочи до чужого добра, голодранцы. То молотилку вам давай, то зерно в чужих амбарах считаете, то теперь коня. Думаете уж так и не найдётся на вас управы. Постойте. Недолго уж, недолго...
Мякишев красноречиво повёл короткопалой рукой в сторону леса, из-за которого слышались выстрелы.
- Хватит, - сказал Квашнин с злобной хрипотцой в голосе. - Хрен с тобой, кулацкая твоя душа. Задавись со своим конём.
Он плюнул под ноги Мякишеву и пошёл со двора. За воротами он сказал Глебке:
- Вот ведь каково с ними жить, с кулачьём. - Он с шумом вздохнул и прибавил: - Ты тут подожди. Добуду я тебе коня. Душа с них вон, а добуду.
Он ушёл, а через четверть часа подъехал на телеге, запряжённой плохоньким гнедым меринком.
- На, - сказал он соскакивая с телеги. - Владай. Когда надобность минет, обратно пригони. Да гляди, шибко не езди, меринок слабосильный.
- Понятно, - кивнул Глебка, стараясь говорить густым голосом, каким говорил отец.
Он взобрался на телегу и стал подбирать верёвочные вожжи. Квашнин следил за каждым его движением, и морщинки озабоченности, прорезавшие его лоб, понемногу разгладились.
- Справный мужичок. Сколько же тебе годов?
- Тринадцать, - сказал Глебка важно.
- Ну, ну, - усмехнулся Квашнин, и сухая тёмная его рука ласково легла на Глебкино колено. - Значит, скоро на свадьбе у тебя погуляем. Валяй, валяй, расти. Большие, брат, дела нас с тобой ожидают.
Он заулыбался, потом махнул рукой, и Глебка тронулся в путь, Буян бежал обочиной, изредка оглядываясь на плетущегося ленивой рысцой меринка. Когда Глебка доехал до сторожки, отец уже был дома и возился в сенцах с патронными ящиками. Увидев сквозь отпертые двери подъезжавшего Глебку, он крикнул:
- Молодец, парень. Давай грузись!
Вдвоём они быстро погрузили на подводу винтовки и патроны. Потом отец прикрыл их рогожками, закидал травой и, взявшись за вожжи, сказал.
- Постараюсь к завтрему назад, но, впрочем, как выйдет. Может и замешкаюсь. Ты сбегай на станцию к Рузаеву Ване, телеграфисту. Он тебе мой паёк выправит. Он всё знает.
- Батя, - сказал Глебка просительно. - Я с тобой тоже. А? Я б тебе разгрузиться подмог.
- Нельзя, - сказал отец строго. - Такие дела, что никак тебе со мной нельзя.
Отец потрепал Глебку по плечу и прыгнул в телегу.
- Смотри не озоруй. Да не скучай. Скоро свидимся. Жди.
- Ладно. Буду ждать, - отозвался Глебка, насупясь.
Отец хлестнул меринка по боку верёвочной вожжой, и тот, неторопливо затрусил по схваченной утренником дороге.
Глебка стоял и смотрел ему вслед. На душе его было неспокойно. Буян стоял рядом с ним и, навострив уши, тоже смотрел вслед удаляющейся телеге. Вот всё глуше цокот копыт и трескучий грохоток колёс. Вот всё меньше становится и меринок, и телега, и отец. Вот скрылась подвода за поворотом... А Глебка всё стоял и смотрел на то место, где ещё минуту тому назад был отец, махнувший на прощанье рукой.
ГЛАВА ПЯТАЯ
СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ!
Расставаясь с сыном, Шергин рассчитывал следующим утром вернуться на Приозерскую. Но события назревали с угрожающей быстротой и опрокинули все расчёты.