И вот он-то, рассказывая о Гане, сообщает следующее: «Их царю полагается за ослиный вьюк соли динар золотом при ввозе в страну и два динара при вывозе. За вьюк меди он получает пять мискалей, а за вьюк другого товара — десять мискалей». В этом отрывке интересно вот что: как отражалось значение соли в торговле на таможенной политике правителей Ганы. Теоретическое содержание золота в одном динаре составляло один мискаль — как единица монетного веса он на большей части территории мусульманского мира составлял примерно 4,235 г, а в Северной Африке — 4,722 г. Но в Африке Западной, где собственная монета практически не чеканилась и сохранялся привычный золотой стандарт византийского солида — монеты, которую арабы чеканили в Северной Африке в почти неизменном виде до 714—715 гг., — вес золотого мискаля оказался «тяжелее» среднемусульманского, но «легче» североафриканского, составляя 4,4—4,5 г.
Итак, получается, что пошлина на соль была в несколько раз ниже, чем на остальные товары. И в этом нет ничего странного или удивительного. Хозяйственное значение соли не позволяло обложить ее высокими пошлинами: это могло оказаться невыгодным для тех, кто эту соль привозил. К тому же по весу ввоз соли намного превосходил ввоз иных товаров и, значит, это в какой-то степени покрывало недобор. И, наконец, вывозные пошлины на соль были вдвое выше ввозных; другими словами, когда ее везли дальше на юг, в глубинные районы Судана, правители Ганы получали дополнительную прибыль.
Именно дальнейший транзит соли, особенно вывоз ее в те местности, где добывалось золото, во многом определял и положение Ганы в тогдашней Западной Африке, и казавшиеся чужеземцам несметными богатства ее царей.
Но между этими богатствами и могуществом правителей Ганы существовала и более глубокая связь. Когда выше говорилось о традиционном характере золото-соляной торговли в те времена, когда писал Ибн Хаукал, т.е. в последней четверти X в., это вовсе не следует понимать как утверждение об очень древнем ее характере. Правда, такое мнение довольно долго преобладало в научной литературе и с западноафриканским золотом связывали чеканку монеты еще в Карфагене и древнем Риме. Но в последние годы были высказаны убедительные доводы в пользу того, что и карфагеняне, и римляне чеканили свою монету из металла, поступавшего из Испании, Нубии, Феццана(и к тому же серебряная монета была распространена гораздо больше). Западносуданская же золотая торговля реально началась не раньше III в., хотя и успела уже достигнуть значительных масштабов к моменту появления в Северной Африке арабов.
Так не существовало ли связи между началом массового обмена золота на соль и сложением Ганы как крупного раннеполитического образования? В пользу такого предположения говорят два обстоятельства помимо несомненного в общем совпадения по времени.
Прежде всего, не следует представлять себе дело так, будто торговые контакты той части суданско-сахельской зоны, где жили протосонинке-гангара, ограничивались только северным направлением. Существовал оживленный обмен между областью Уагаду (на языке сонинке), или Аукар (на языке берберском), или Багана (на языке малинке), — кстати, на всех трех языках это название означает «пастбище»[2] — и долиной Нигера: там за последнее десятилетие работы археологов открыли развитый хозяйственный комплекс, центром которого был город Дженне. О Дженне нам еще придется говорить подробно. А пока запомним, что на соль там обменивали земледельческую и ремесленную продукцию, а из металлов в этом обмене фигурировали лишь железо и позднее, уже около 400 г., медь. Золото в обменах не участвовало.
С другой же стороны, организация обмена соли на золото в такой форме и с такой регулярностью, какие описывают арабоязычные авторы, требовала достаточно сильной и относительно централизованной власти, которая могла бы обеспечить приемлемый для всех участников торговли уровень безопасности — ведь золото - товар специфичный. Появление власти и военной мощи правителей Ганы могло обеспечить такую безопасность на суданско-сахельском участке торгового пути — и обеспечило ее. А поступление пошлин от этой торговли в царскую казну, в свою очередь, способствовало укреплению могущества и авторитета правителя.
Как уже было сказано, политический центр Ганы лежал около нынешней малийско-мавританской границы. А главным золотоносным районом в тогдашней Западной Африке было междуречье верховий Нигера и Сенегала. Причем добыча металла началась здесь за много веков до формирования Ганы. Не исключено, что торговлю с жителями именно этого района описывал в V в. до н.э. Геродот. Со слов карфагенских мореходов рассказывал он о «немой торговле», которую те вели с каким-то народом за «Столпами Геркулеса», т.е. за Гибралтарским проливом.
2
Правда, была предложена и другая интерпретация названия Уагаду, а именно — «Страна Уаго» (Уаго — название правившей в Древней Гане социальной верхушки).