Терпеливо и настойчиво ныряльщики подкладывали бревна под погрузившуюся в ил махину до тех пор, пока не вытянули ее из вязкой жижи. Затем в ход пошли сотни мини-понтонов, полых бамбуковых стволов, на которых и всплыл колокол во время прилива на реке. Сложная инженерная задача была блестяще решена.
Хлайн вернула бирманцам то, чего не хотела отдать англичанам. «Мощный голос», шедевр бирманских мастеров-литейщиков, вновь занял свое место на платформе Шведагона. Там он стоит и теперь.
Рис в Бирме — не только хлеб насущный, но и главный экспортный товар. И сегодня трюмы заходящих в Рангунский порт судов наполняются отборным бирманским рисом.
По мосткам, перекинутым с мола на судно, снует цепочка грузчиков с туго набитыми джутовыми мешками на плечах. Туда-сюда, туда-сюда.
Течет со складов поток риса, отправляющегося в далекие земли. Текут по смуглым спинам кули струйки пота, смешиваясь с морской солью. Тело зудит, горло пересохло от жажды. За один час работы с мешками человек теряет невероятное количество влаги, как в пустыне.
Все очень просто: сначала на складе под тяжестью мешка грузчик сгибает колени, затем, балансируя всем телом, выравнивает груз на спине, берет деревянный колышек и по муравьиной дорожке трусцой направляется к молу, оттуда — на судно. А там у трапа стоит контролер — человек, который не обливается потом. Он принимает от грузчика колышки и записывает в реестр: один колышек — один мешок погруженного риса. Контроль несложный.
Сколько насчитают колышков в конце смены, за столько и заплатят грузчику хозяева.
2. «Камешки» в мозаике
Восток. Сказочный, притягательный, романтичный… Таким он рисуется в нашем воображении. Но очень скоро придуманный таинственный мир отступает перед прозой жизни.
Теперь вернусь к нашему первому дню в Бирме. Мы прибыли в дом, где нам предстояло прожить долгих четыре года.
Квартира дохнула нежилым запахом давно пустующих комнат. Окна закрыты мелкой, как сито, металлической сеткой — защита от комаров. В углу куча сваленных чемоданов, вокруг — пусто. Привычный, милый сердцу домашний очаг остался далеко отсюда, «за семью морями». Наш дом, казалось, еще следил за нами.
Дорога от аэропорта забрала остатки сил. Навалилась усталость. Скорее сменить взмокшие одежды, отряхнуть дорожную пыль.
Открыла дверь в ванную, и первое, что увидела, — маленькие ящерки, испуганно разбежавшиеся по стенам. Гекконы! Совсем забыла о них. Глазки словно темные бусинки, гибкие тельца песочного цвета с почти прозрачным брюшком. «Как мы уживемся друг с другом?»
В Бирме такие ящерицы повсюду. Бегают по потолку с той же ловкостью, что и по земле. Что ж, придется привыкать. К тому же ящерицы полезны: там, где они поселились, мало мух и комаров.
Двери ванной, разбухшие после недавно закончившегося сезона дождей, закрывались с трудом. От удара что-то упало… Ящерка. Мгновение она неподвижно лежала на полу, точно застыла, потом цокнула языком и молниеносно юркнула под кровать, только хвост мелькнул.
А на чердаке дома живут другие ящерицы — большие, серые, зубастые. Их зовут таукте, оттого что они кричат хрипловатым, срывающимся голоском: «Таукте, таукте».
Маленькие ящерки-мухоловки встречаются повсюду, таукте — реже. Говорят, если под крышей поселилась таукте, в семью придут счастье и покой.
В бирманской сказке рассказывается: в доме, где жили ленивые, нерадивые люди, объявилась таукте. Целыми днями она без устали кричала. Не давала ни поспать лишний час, ни посудачить с соседями. Чтобы не слышать ее крика, хозяева стали уходить спозаранку в поле и без передышки там работали допоздна. Скоро в дом пришел достаток. С тех пор живет примета: кричит в доме таукте — будет удача.
В шкафу пахло нафталином. Тот же запах я уловила во дворе.
Семья, живущая по соседству, очевидно, собиралась в гости: на веревках висели, проветриваясь, праздничные юбки — лоунджи и кружевные женские блузы — эйнджи.
Без нафталина в Бирме не обойтись. Белые пахучие крупинки предохраняют одежду от нашествия кокроушей. Так бирманцы называют крупных рыжих летающих тараканов, напоминающих своими жесткими надкрыльями наших майских жуков. Появление в шкафу хотя бы одного кокроуша грозит бедой: он может изъесть всю одежду.