Наше время
От этих воспоминаний меня вырывает тихое дыхание Томмо мне в шею. Я улыбаюсь и прижимаю его ближе.
Что же случилось после прихода Луи? Он научил меня летать. Он дал мне крылья. Но он сам так же может оторвать их, поэтому я буду оберегать его всеми силами.
Засовываю руку в его карман, достаю таблетки и начинаю считать их. 15 штук. Значит, он снова принимает их, а никак не пойму принцип их работы. Как человек может забывать только определенные моменты? Он ведь не забыл ничего из моих рассказов про семью и Найла, но забыл все свое прошлое до психиатрической больницы.
Думаю, мне стоит сделать визит к доктору Рид, когда вернусь в Лондон, потому что все это очень странно и очень важно.
Эта мысль была последней перед тем, как я заснул, обнимая Бу и вдыхая запах его волос.
Машина приезжает на место, когда на улице начинает темнеть. У двери нас уже встречает мама с Робином. Они улыбаются, смотря на сплетённые руки Зейна и Джеммы. Потом одновременно переводят взгляд на меня с Луи (которого я, кстати, держал за талию) и слегка хмурятся.
– Привет, любимые мои, – говорит мама и целует сначала меня, а затем Джемс, – Проходите скорей в дом. Рождество в этом году обещает быть снежным и холодным.
Она как всегда права. Мы только вышли из машины, а уже потираем свои руки и натягиваем шарфы до самого носа. Да и вообще мамы всегда правы, даже если не правы, они все равно правы. Таков великий закон мам. Я придумал его еще во втором классе в сочинении. Я получил двойку за грамматику, но зато пятерку за сообразительность.
– Ну, кто же эти молодые люди? – спрашивает мама, лучезарно улыбаясь и закрывая дверь. – Это Зейн Малик. Я говорила тебе о нем, – произносит быстро Джемма, – И я бы хотела познакомить вас, потому что мы вроде как вместе. – Ах, это чудесно, милая! – мама хлопает в ладоши и поворачивается ко мне. – А ээм...это Луи Томлинсон, – говорю я, – И мы тоже встречаемся.
Наступает тишина, во время которой Бу прижимается ко мне и я слышу его бешеное сердцебиение. Я поглаживаю его спину, чтобы он не впал в панику, а я прекрасно знаю, что такое может быть. Вздрагиваю от всхлипа мамы.
– Господи, я так рада, что ты наконец-то стал жить нормальной жизнью, – чувствую, как Луи выдыхает и освобождает меня от своей мертвой хватки, – Я так волновалась, когда Джемма сказала, что ты там почти всегда в одиночестве. Итак, мальчики, зовите меня Энн и обращайтесь в любое время. – Конечно, Энн, – сказал Зейн.
Луи просто улыбался все это время. Ему так трудно сходиться с людьми. Каждый день задаюсь вопросом, как он осмелился подойти ко мне тогда на озере со своим “Почему ты сидишь здесь в одиночестве?”
– Мы с Робином уже поставили ёлку, но вы, – мама ткнула в нас с Луи пальцем, – должны помочь с игрушками. Видит бог только Гарри из нас всех достанет до верхушки. А вы, – ткнула она в Джемму и Зейна, – поможете нам с Робином на кухне.
Все согласно закивали и разошлись по своим местам.
На диване лежали коробки с игрушками, гирляндами и мишурой. Томмо побежал к ним как только увидел. Он накинул на себя несколько полос мишуры и начал изображать балет.
– Ты ведь знаешь, что у них пачки, а не мишура? – сказал я сквозь улыбку. – А ты ведь знаешь, что я – Рождественская ёлка, танцующая балет? Значит мне можно. Я должен быть красивым на сцене.
Он продолжает нелепо прыгать, и, когда он пробегает рядом со мной, я останавливаю его за запястье. Он непонимающе смотрит на меня, но его улыбка по-прежнему сияет.
– Тебе не нужно ничего, чтобы быть красивым, Бу.
Его улыбка исчезает, а в голубых глазах появляется трепет. Он поглаживает мою щеку своим большим пальцем и в следующую секунду я чувствую теплые губы на своих. Он вкладывает в этот поцелуй всю нежность, и я ощущаю это едва ли не на физическом уровне, но это исчезает, потому что Томмо отстраняется, продолжая соединять наши лбы.
– Я никогда...никогда не наряжал елку, – шепчет Луи, – Ну, я этого не помню. Так что это немного больше для меня, чем ты, Рождество и эта мишура. Каждый день – открытие. Ты считаешь, что иногда я, как ребенок, но так оно и есть. Я заново леплю воспоминания и хочу оставить их навсегда, понимаешь, Хаз? И не важно, что я натворю плохого на этот раз, но я не хочу стирать память снова. Не теперь, когда со мной рядом ты. – Я не позволю стереть тебе память заново, Бу... – Обещаешь? – Обещаю
Луи отходит от меня к коробкам с игрушками, хватая ангелочков и вешая их на ветку.
– Хэй, Бу? – Да? – Почему ты подошёл ко мне тогда в парке? Ты так боишься новых знакомств, но подошёл ко мне и заговорил. Почему? – Потому что смерти я боюсь больше, – он передаёт мне игрушку и я вешаю ее рядом с ангелочками. – И что это значит?
Луи вздыхает и хмурит брови.
– Это значит, что в тот день я шел из больницы в полном непонимании кто я, – его голос дрожал, – Представь, что сейчас из тебя вынут почти все воспоминания за 20 лет. Что ты почувствуешь? – Я буду потерян и напуган, – отвечаю я после паузы. – Так и было. И я сказал себе тогда “Ты сойдешь с ума, если так и будешь один.” Мне нужен был толчок, чтобы жить дальше. Вот я и решил, что, если в парке есть кто-то адекватный и кто примет меня, то я заговорю с этим человеком, а если нет...
Он замолчал и отвернулся от меня, чтобы вытереть глаза своей футболкой.
– ...а если нет, то я приду домой и убью себя.
Я вздрагиваю и мои глаза почти вываливаются из орбит. Он хотел убить себя в тот день. Это трудно воспринимать как правду. А еще труднее мне даётся осознание, что в тот день я попал в парк случайно. Я всегда обходил его коротким путём, как и все остальные люди, а тогда я был слишком раздавлен новостями о Найле, что впервые в жизни пошёл через озеро. По телу пробегают мурашки. Если бы не было той аварии, то я бы никогда не пошел в парк и на меня бы не смотрели эти голубые глаза. Они бы вообще ни на кого больше не смотрели...
– Ты спас меня в тот вечер, Гарри. Я никогда не смогу тебя отблагодарить. – Просто будь рядом, хорошо, Лу? – Хорошо.
*
Мы провозились с украшениями добрые пол часа, пока всё не стало полностью идеальным. Ёлка оказалась слишком высокой и мне пришлось посадить Луи на плечи, чтобы он одел звезду на макушку. Он был так искренне рад этому маленькому новому воспоминанию. Томмо часто хватал мишуру, продолжая свой личный концерт, а я просто смотрел на него и думал, что творится внутри его головы. Там абсолютный беспорядок. Там хаос. Там разруха. А снаружи Бу. Мой Бу, который всегда пытается видеть вокруг прекрасное, даже если перед глазами мрак. Это заставляет меня двигаться дальше. Это даёт мне шанс, помочь ему.
И ночью 23 декабря. За день до Рождества и в канун дня рождения Луи, я даю себе слово “Я обязательно его спасу. Спасу ещё раз.”
I truly don’t have a chance
Tomorrow I’ll keep a beat
And repeat yesterday’s dance
У меня действительно нет шанса –
Завтра я продолжу в том же ритме
И повторю вчерашний танец.
“Портрет Дориана Грея” произведение Оскара Уайльда, в котором все пороки и старость Дориана отражались лишь на его портрете, а не на лице, так как Дориан продал душу дьяволу за красоту.
Кег Стенд. Игра, распространенная в Америке с целью напиться и иногда поиздеваться. Ухватываешься руками за 60 литровый бочонок пива, тебе задирают ноги выше головы, в рот суют крантик и открывают его. Все хором считают сколько секунд ты продержишься.
Комментарий к Ты спас меня Я поняла, что есть человек, которому я могу полностью и безоговорочно посвятить этот фанфик. Пусть он не TD и не
CMIF
, но я люблю эту работу. И она мне очень дорога.
Поэтому я хочу посвятить эту историю Даше С. Ты даешь мне силы продолжать этот фанфик, даже когда я теряю веру в саму себя. Ты – мой ангел хранитель. И ты проживешь еще много-много лет, я уверена в этом с:
====== Ключ ======
They say I’m emotional.