Габриэль Гарсиа Маркес
Страница за страницей и зуб за зубом[1]
Уважаемый маэстро! Для многих людей чтение «Осени патриарха» вызывает большие трудности из-за длиннющих предложений. Дошло до того, что говорят, роман написан в одно предложение. Не было бы легче для читателя и удобнее для Вас, если бы в книге выделялись концы предложений и абзацев и ставились не только запятые?
Первую версию «Осени патриарха» я начал в Каракасе в 1958 году. Это было прямолинейное повествование от третьего лица о воображаемом карибском диктаторе, обладающем чертами многих реальных людей, но большей частью списанном с венесуэльца Хуана Висенте Гомеса[2]. Я сильно не продвинулся в написании романа, когда поехал в Гавану в качестве журналиста, чтобы присутствовать на публичном суде генерала Фульгенсио Батиста, осужденного военным судом по всем видам военных преступлений. Суд длился целую ночь на полном стадионе и в присутствии журналистов со всего мира. На закате генерал был приговорен к смерти и расстрелян несколько дней спустя.
Это был ужасный урок реальности, победившей непостоянство вымысла, который заставил меня изменить традиционную форму романа на душераздирающую и сложную, похожую на то, что мы пережили той ночью (например, старый диктатор на суде рассказал все о своей жизни за десять часов). Первые строки книги подсказал мне сам осужденный, когда поднялся на возвышение, ослепленный вспышками фотоаппаратов, и приказал: «Уберите с моего лица эти вспышки!» Очень скоро я понял свою ошибку. Внутренний монолог героя приговаривал мой роман к тому, что в нем будут только голос и размышления диктатора. Что же делать? В таких сомнениях я находился, когда меня сбил с ног феномен «Ста лет одиночества» и у меня больше не было времени ни на что.
Примерно в эти же года Карлос Фуэнтес[3] публично заявил о своей идее, чтобы каждый латиноамериканский писатель написал роман о диктаторе соответствующей страны для новой серии с общим заглавием «Отцы родины». Алехо Карпентьер[4] опубликовал тогда роман «Превратности метода», Аугусто Роа Бастос[5] — «Я, Верховный». Мигель Отеро Сильва[6] начал писать биографию своего соотечественника Хуана Висенте Гомеса, которую так и не закончил, а Хулио Кортасар собирал материалы о погибшей Еве Перон[7]. Сам Карлос Фуэнтес сказал мне, что готовил роман о генерале Антонио Лопесе де Сантана, который потерял всю Мексику и все золото Калифорнии в войнах с США и с царскими почестями захоронил собственную ампутированную ногу.
Единственной проблемой тех дней для меня было снова поймать нить своей жизни, так как самым сложным в романе «Сто лет одиночества» было не писать, а убрать его с верхней ступени моих предпочтений. Это происходило не по моей вине, а по вине новых читателей, которые ждали от меня побольше такой же литературы, как прежде, в то время как моя цель была другой: не повторяться. В поисках выхода из сложившейся ситуации в Барселоне я написал серию рассказов, которые по-настоящему были экспериментами в области литературной техники, структуры и стиля — я искал собственную формулу для моего романа о диктаторе. Два из этих рассказов — «Добрый фокусник, продавец чудес» и «Последнее путешествие корабля-призрака» — были уже довольно проработанными моделями того стиля, который мне был нужен.
Признаю, что поначалу это были дерзкие имитации монолога Марион Блум, героини романа «Улисс» Дж. Джойса. Но то, к чему я стремился, были не монологи одного человека, а «коллективные» монологи толпы, окружающие одинокий монолог диктатора. Вот и ответ на вопрос читателя: пунктуация в «Осени патриарха» — это лишь небольшое злоупотребление по сравнению с грубейшими нарушениями грамматических правил. Или, лучше сказать: простой выдох посреди фразы, сказанной разными людьми из толпы, использующими глаголы, которые меняют род, число, время и лицо в зависимости от предмета разговора, а не по правилам Андреса Бельо[8].
А зачем такая путаница? Чтобы объединить и уплотнить действие, без чего в книге было бы две или три тысячи страниц и она была бы более обрывистой и раздражительной. Вдобавок ко всему, у первого испанского издания книги — из-за типографских дефектов — во время чтения ломался переплет, что породило достойную шутку: «Прочитал „Осень…“ страницу за страницей и зуб за зубом». Это был огромный промах издателей и книжных магазинов; к счастью, новое поколение сделало все как следует.
1
В заголовке статьи Маркес использует игру слов: hoja («оха») — переводится как страница; ojo («охо») — око, глаз. Таким образом, в испанском варианте происходит каламбур в известной пословице: «Ojo por ojo y diente por diente» — «Око за око и зуб за зуб».