Вайтблейк. В десять часов утра.
Страницкий (растерянно) В десять часов утра.
Вайтблейк. Ваша беседа прозвучит по радио в передаче «Эхо времени» и будет опубликована на первой странице «Эпохи». С фотоснимками.
Страницкий (глухо). По радио и в «Эпохе», С фотоснимками.
Вайтблейк. Послезавтра в половине десятого я заеду за вами сюда на улицу Моцарта на «бьюике» главного редактора Доннера, господа.
Страницкий (оцепенело). На «бьюике».
Вайтблейк. Это мне поручено передать вам, господа, от имени Вальдура фон Меве. Увидимся послезавтра, в этот великий день вашей жизни.
Страницкий (все еще оцепенело). Послезавтра великий день нашей жизни. На «бьюике»
Диктор. Таков был визит, нанесенный Вайтблейком обоим инвалидам, визит, который при несоразмерности надежд, возлагавшихся Страницким…
Страницкий (скромно). Страницким.
Диктор.…Страницким на Меве, мог иметь только роковые последствия. Вы увидите это сами. Оба инвалида: бывший водолаз и бывший футболист — сидели в своей жалкой каморке, освещенные лучами огромного красного солнца, как раз собиравшегося опуститься за корпуса трикотажного концерна, и молчали. Случилось чудо, они сознавали только это и судорожно сжимали руки перед таким великим негаданным счастьем.
Стучат.
Мария. Господин Страницкий! Господин Антон!
Страницкий. Мария! Входите, фройляйн Мария.
Мария. Вы бледны как смерть, господин Страницкий, а Антон все время качает головой.
Страницкий. Он все еще не может ничего понять, фройляйн Мария, потому что послезавтра в десять утра мы приглашены посетить Бальдура фон Меве. На «бьюике».
Мария (робко). Господин Страницкий.
Страницкий. Я всегда предчувствовал, что случится что-нибудь из ряда вон выходящее. Еще вчера, когда нам дали в участке хлеба и супа, я подумал: они, наверно, догадываются, что с нами дело не так просто, и вот вдруг нас приглашают в Вифлеемскую клинику. Теперь я поговорю с Меве и стану министром полиции, фройляйн Мария, так я решил, когда лежал в канаве.
Мария. Но, господин Страницкий…
Страницкий. Больше я для вас не господин Страницкий. Называйте меня Адольф Иосиф. Потому что вы — моя невеста.
Мария (робко). Адольф Иосиф.
Страницкий. Теперь я закажу себе ноги, не государственные, а в частной мастерской, такие же великолепные, как кресло, на котором сидит Меве. И радио будет вмонтировано чуть выше левого колена, а на подошвах маленькие выдвижные колесики с моторчиком, чтобы просто катить, когда нет охоты идти.
Мария. Страницкий…
Страницкий. А вас, Мария, будут называть госпожой министершей.
Мария. Но я вовсе не хочу этого, Страницкий, мне это совсем не нужно, и Антон не хочет, он не говорит ни слова и качает головой. Только б ты был у меня, а ноги сделаем государственные. Ты же еще совсем не знаешь, что Меве от тебя хочет, а разве из нас кто-нибудь разбирается в национальных героях! Адольф Иосиф, я буду работать, обещаю тебе, на тебя и на Антона, и я буду твоей женой, меня ведь совсем не смущает, что у тебя нет ног.
Страницкий. О работе не может быть и речи. С трикотажным концерном покончено. Ты будешь госпожой министершей, и все тут. А у Антона будут такие же красивые медицинские сестры, как у Меве, включая и герцогиню Тойфелен, У меня тоже есть своя гордость.
Голоса. Страницкий! Да здравствует Страницкий!
Страницкий. Это господин Корбмахер снизу и господин Флейшер с третьего этажа, бородач и фройляйн Луиза.
Корбмахер. Страницкий, господин из газеты сказал моей жене, что вы приглашены к Меве. Весь дом уже знает об этом! Поздравляю!
Флейшер. Надеюсь, что вы скажете Национальному герою, как живется нам, маленьким людям? Это теперь ваша прямая обязанность, дружище!
Корбмахер. И как плохо платят на парфюмерной фабрике!
Фройляйн Луиза. И как плохо платят благородные господа!
Господин с окладистой бородой. Как подорожала водка!
Страницкий. Я скажу Меве все. Моя речь будет передаваться по радио, можете послушать! Люди! Жители улицы Моцарта! Настал великий патриотический миг! Болезнь вразумила нашего Национального героя, героя Финстервальда и Сан-Плинплина, он понял, что те, кто наверху, и те, кто внизу, богатые и бедные должны объединить свои усилия. Поэтому он и позвал к себе меня, инвалида Страницкого, чтобы посоветоваться со мной.
Все. Слушайте! Слушайте!
Страницкий. Предстоят важные преобразования.
Все. Браво.
Страницкий. Давайте поэтому встретим грядущие дни радостно.
Господин с окладистой бородой. Выпьем сливянки!
Кормбахер. Бургундского!
Флейшер. Будем есть курицу!
Фройляйн Луиза. Торты!
Страницкий. Я плачу за все!
Мария (боязливо). Страницкий! Мой Страницкий! Только бы все хорошо кончилось!
Диктор. И вот настал долгожданный день. Футболист достойно подготовился. Исчезли дырявые матрасы, мы ведь их помним, шаткий столик, старая кружка. Вместо этого появились два дивана, купленные в кредит, мягкое кресло в кредит, стол в стиле конца века и радио — тоже в кредит, уж не говоря о вине, фруктах и всем орочем, что было заготовлено к празднику, — тоже, разумеется, в кредит. Ровно в половине десятого появился Вайтблейк на «бьюике». Собралась почти вся улица Моцарта. С криками «ура» погрузили безногого в машину. На нем была старая солдатская форма.
Толпа. Ура, ура Страницкому!
Диктор. Рядом с ним в синем морском мундире сидел слепой. И они ехали по улицам нашей столицы, мимо собора святого Себастьяна. Обрамленные черным огромные портреты Национального героя со всех сторон строго взирали на «бьюик», на перекрестках бойко раскупалось «Я стражду» Меве. Колоссальное дело. «Лайф» предложил за право перевода два миллиона долларов. Без пяти десять машина завернула в парк при Вифлеемской клинике. Главный врач Модерцав поджидал их у входа в госпиталь. Безногого посадили на коляску, и водолаз покатил ее впереди себя. Герцогиня фон Тойфелен, показывавшая инвалидам дорогу, плакала. Процессия достигла большого холла. На камине в дорогих рамках стояли портреты Елизаветы, ее величества королевы Англии, с наследником на коленях и американского президента, а между ними золотой крест, подаренный нунцием, с надписью: «Страдай за нас». Национальный герой сидел в американском кресле. Увидев двух инвалидов, он отложил в сторону «Фауста» и улыбнулся, хотя и несколько более болезненно, чем всегда, своей знаменитой косой улыбкой. У его ног сражались два молодых льва, подарок безутешного императора Абиссинии. На заднем плане стояли почетные медицинские сестры, врачи и ассистенты, а также некоторые члены кабинета.
Царила тишина, торжественная тишина. Почти бесшумно работали кинооператоры, фотографы и звукооператоры. И вот Й. П. Вайтблейк заговорил.
Вайтблейк. Ваше превосходительство, я имею честь представить вам двух простых людей из народа. Господин Страницкий.
Страницкий. Страницкий. Адольф Иосиф Страницкий.
Вайтблейк. Страницкий и господин Антон.
Национальный герой. Два защитника родины. Я рад. Были под Финстервальдом? Где ранены, в Сан-Плинплине?
Стравицкий. В Узбекистане, господин Меве, а Антон в устье Иравади.
Приглушенный смех.
Вайтблейк (шепотом). «Ваше превосходительство», Страницкий, «ваше превосходительство». Национальному герою нужно говорить «ваше превосходительство».