«Трумэн. Может быть, мы примем в качестве исходного пункта границы Германии 1937 года?
Сталин. Исходить из всего можно. Из чего-то надо исходить. В этом смысле можно взять и 1937 год.
Трумэн. Это была Германия после Версальского договора.
Сталин. Да, можно взять Германию 1937 года, но только как исходный пункт. Это просто рабочая гипотеза для удобства нашей работы.
Черчилль. Только как исходный пункт. Это не значит, что мы этим ограничимся.
Трумэн. Мы согласны взять Германию 1937 года в качестве исходного пункта».
Как стало ясно в дальнейшем, настойчивость западных держав в этом вопросе была связана отнюдь, не только с германской проблемой. Тут нашли отражение далеко идущие цели США, а также в определенной мере и Англии относительно всего послевоенного устройства, в первую очередь в отношении западной границы Польши. Понимая, что им не удастся использовать эту страну в качестве одного из главных звеньев «санитарного кордона» против СССР, вашингтонские и лондонские политики стремились по возможности ослабить дружественное Советскому Союзу польское государство, а заодно и пытались оказать нажим на СССР. По существу, речь в значительной степени шла о занятии определенных позиций для дальнейшего торга по польскому вопросу. Правда, эта попытка предпринималась довольно осторожно, ибо в тот момент правящие круги западных держав не считали себя достаточно сильными, чтобы пойти на открытую конфронтацию е Москвой.
Неудавшаяся атака Трумэна
После того как 21 июля президент Трумэн ознакомился с поступившим из Вашингтона подробным отчетом генерала Гровса о результатах испытания атомной бомбы в Нью-Мексико, он впервые по-настоящему осознал, каким грозным оружием обладают теперь Соединенные Штаты. Военный министр Стимсон, докладывающий президенту об этом документе, впоследствии записал в своем дневнике: «Трумэн и Бирнс невероятно обрадовались. Президент был очень доволен. Он сказал, что это дает ему совершенно новое чувство уверенности, и он благодарит меня за то, что я прибыл сюда на конференцию и мог быть полезен ему таким образом».
Стимсон принял эту похвалу за чистую монету, не поняв, что, умышленно ограничив его функцию ролью передатчика новости из Нью-Мексико, Трумэн тем самым фактически увольнял его в отставку. Когда два дня спустя Стимсон, снова встретившись с президентом, пожаловался, что его отстраняют от конфиденциальных бесед, где обсуждаются политические вопросы, связанные с новой бомбой, Трумэн грубо оборвал его и сказал, что он может отправляться домой в любое время. Получив информацию об атомной бомбе, Трумэн больше не нуждался в Стимсоне. К тому же, зная, что Стимсон настаивал на необходимости ознакомить Советское правительство с подробностями испытания нового оружия, президент хотел поскорее избавиться от идущего не в ногу министра. 25 июля Стимсон покинул Потсдам и вернулся в США. Вскоре он вышел в отставку.
Между тем в узком кругу высших руководителей американской делегации в Потсдаме интенсивно обсуждался вопрос об использовании бомбы для «запугивания русских» в Европе. В тот же день, 21 июля, во время пленарного заседания Трумэн попытался предпринять атаку против Советского Союза, избрав поводом вопрос о новой западной границе Польши.
Приведу соответствующую выдержку из протокольной записи:
«Трумэн. Разрешите мне сделать заявление относительно западной границы Польши. Ялтинским соглашением было установлено, что германская территория оккупируется войсками четырех держав — Великобритании, СССР, США и Франции, которые получают каждая свою зону оккупации. Вопрос относительно границ Польши затрагивался на конференции, но в решении было сказано, что окончательно этот вопрос должен быть разрешен на мирной конференции. На одном из наших первых заседаний мы решили, что исходным пунктом для обсуждения будущих границ Германии мы принимаем границы Германии, как они были в декабре 1937 года.
Мы определили наши зоны оккупации и границы этих зон. Мы отвели свои войска в свои зоны, как это было установлено. Но сейчас, по-видимому, еще одно правительство получило зону оккупации, и это было сделано без консультации с нами. Если предполагалось, что Польша должна явиться одной из держав, которой отводится своя зона оккупации, об этом следовало бы договориться раньше. Нам трудно согласиться с таким решением вопроса, поскольку никакой консультации по этому вопросу с нами не было проведено. Я дружественно отношусь к Польше и, возможно, полностью соглашусь с предложениями Советского правительства относительно ее западных границ, но я не хочу этого делать теперь, так как для этого будет другое место, а именно — мирная конференция».
Но, как было показано выше, Трумэн к тому, времени уже твердо решил, что мирной конференции не будет вообще. Предлагая отложить проблему до мирной конференции, он откладывал ее, как говорится, до греческих календ. Вместе с тем он, по сути дела, обвинял советскую сторону в том, что она будто бы нарушила договоренность между тремя державами и односторонне приняла решение по вопросу, переданному в компетенцию мирной конференции. Это должно было облегчить ему самому срыв договоренности о созыве мирной конференции. Он при этом хотел также опереться на атомную бомбу и вообще на мощь Америки, полагая, что Соединенные Штаты смогут через некоторое время по-своему перекраивать карту мира и урегулировать международные проблемы, не связывая себя никакими обязательствами перед мирной конференцией.
Но вернемся к пленарному заседанию. На заявление Трумэна с советской стороны был сразу же дан ответ:
«Сталин. В решениях Крымской конференции было сказано, что главы трех правительств согласились, что восточная граница Польши должна пойти по линии Керзона, таким образом восточная граница Польши на конференции была установлена. Что касается западной границы, то в решениях конференции было сказано, что Польша должна получить существенные приращения своей территории на севере и на западе. Там дальше сказано: они, то есть три правительства, считают, что по вопросу о размерах этих приращений в надлежащее время будет спрошено мнение нового польского правительства национального единства и что вслед за этим окончательное определение западной границы Польши будет отложено до мирной конференции.
Трумэн. Я тоже так понял. Но у нас не было и нет никакого права предоставлять Польше зону оккупации.
Сталин. Польское правительство национального единства выразило свое мнение относительно западной границы. Его мнение теперь всем нам известно.
Трумэн. Об этой западной границе никогда не было заявлено официально.
Сталин. Я говорю сейчас о мнении польского правительства. Оно теперь всем нам известно. Мы можем теперь условиться относительно западной границы Польши, а окончательно эта западная граница должна быть оформлена на мирной конференции.
Трумэн. Г-н Бирнс только сегодня получил заявление польского правительства. Мы с ним еще не успели как следует ознакомиться».
Но дело было вовсе не в том, что американская делегация не успела изучить эти предложения. Они вообще мало интересовали Трумэна. Его цель заключалась в другом — продемонстрировать «твердость» по отношению к Советскому Союзу. Теперь он уже был готов открыто идти на срыв ранее достигнутой договоренности и хотел показать, что не намерен считаться с чьим бы то ни было мнением, если оно не устраивало Америку. Правда, он еще не открыл секрет своей внезапной несговорчивости. Но он чувствовал за собой невероятную мощь нового оружия и предвкушал момент, когда он сможет поразить этой новостью советских представителей.
Несомненно, советская сторона не могла не заметить «жесткости» американского президента. Но она оставалась невозмутимой и спокойно разъясняла свою точку зрения.