_______________
* Я исключаю из числа дядю, Шарля Жида, предсказания которого, напротив, всегда или почти всегда сбывались. (Прим. автора.) _______________
Что за поразительные аргументы находят или придумывают, чтобы доказать другим или самому себе, сообразно потребности момента, что это законно, мудро и морально: ограничивать рождаемость или плодить возможно больше детей, вооружаться до зубов и под предлогом самозащиты нападать, при случае одобрить действия Японии, и завтра, конечно, притти ей на помощь!
7 апреля.
Докончил без особого интереса и удовольствия "Цемент" Гладкова. В этой молодой и новой литературе шокируют малейшие ухищрения; их здесь в изобилии, но качество их чрезвычайно низко... Условная психология кажется новой и смелой, поскольку Гладков наделяет героиню чувствами (половыми реакциями) скорей мужскими.
Все же вещь значительная. Человеческое существо до такой степени податливо, что оно быстро становится тем, во что его убедят превратиться. Я слышал, что на германскую молодежь "Цемент" оказывает сильное влияние. Ряд девушек подражает героине романа, думая, что в ней они узнают себя.
С истинным наслаждением прочел томик Чехова (в весьма посредственном переводе де Рош) "Палата N 6". Рассказ "В овраге" превосходен даже в мельчайших деталях.
"Рвач" Эренбурга -- книга замечательная, подлинной новизны, исключительного ума и уверенного рисунка.
"Все мы хорошо знаем девиз романтиков: я делаю лишь то, чего не могут сделать другие*. Культ оригинальности... Артем делал лишь то, что делали другие. Личная идея, которая отличала бы его от других, казалась ему бесполезной и недостойной выражения..."
_______________
* Стр. 193. Портрет Артема Лыкова. (Прим. автора.) _______________
Выскажусь яснее: бесконечная радость -- чувствовать себя в тесном общении с другими, в обмене мыслями, чувствами, ощущениями, в единстве действий; но при условии, чтобы эти "другие" не были плутами. А пока они лгут и мошенничают перед самими собой, -- я смогу быть честным с собой, лишь отмежевавшись от них, лишь восстав на них. В этом нет никакого романтизма, по крайней мере -- с моей стороны, но простая потребность в правде. Так как же почувствовать себя индивидуалистом в условиях буржуазного общества? Здесь Utinam ex vobis unus* становится позорным.
_______________
* Латинская пословица; смысл ее: "О, если бы слиться с вами!" (Прим. перев.) _______________
9 апреля.
Партия обещала быть интересной; но с каким чувством садишься играть, если видишь, что противники -- все до одного шулера? В их рядах находишь восхитительные лица, и все-таки не можешь ими любоваться. И если бы еще можно было всегда любоваться партнерами! Но здесь убеждения должны опережать симпатии. Что стоит прибавить: "увы"! Вот в чем причина промедления, обычно принимаемого за нерешительность ума, в то время как оно есть лишь незавершенная борьба с порывами моего сердца.
Париж, 18 апреля.
Листья каштанов пользуются моментом, чтобы распуститься, когда ничей взгляд не может их потревожить. Каждый год все тот же сюрприз, та же досада, что попался врасплох. Весна крадется на цыпочках, как святочный дед. Вновь я стараюсь подстеречь ее, уловить момент ее прихода. Но она всегда немножко таинственна и приближается украдкой. На мгновение перестанешь о ней думать: закрываешь глаза или отводишь взгляд на книгу... Подымаешь голову: она -здесь. (Так растения ночью достигают предела в быстроте роста. См. наблюдения и мысли Константэна о "Тропической природа".)
"Нет, -- говорит E. G., -- это не удастся (речь идет о пятилетке), а если удастся -- мы пропали". ("Мы" -- это не Франция: просто-напросто -крупный банк.) Он произносит эти слова с очаровательной улыбкой, прекрасно сознавая всю слабость этого довода. Для меня -- истинное удовольствие его повидать. С каждым разом яснее выступают качества его ума и сердца. Они растут в моих глазах благодаря тому, что он не выставляет их на показ, то ли не умея, то ли стесняясь. Истинная добродетель не выносит хвастовства; в этом я все сильнее убеждаюсь.
Я постоянно думаю и твержу себе о том, что многое, чем мы интересуемся, как дети игрушкой, не будет иметь никакой ценности, никакого значения для тех, чей проход я предчувствую, и к кому взывает мое сердце, -- это-то и удерживает с набольшей силой мое перо. С ними я хотел бы говорить, для них хотел бы писать, но они уже не будут меня слушать. Впрочем, -- тем лучше для них, если у них не будет никакого желания прослушать то, что желал бы высказать я. Они не знали бы, куда им девать мою симпатию, им от нее ни тепло, ни холодно. Огорчаться этим было бы величайшим безумием.
Апрель.
Неужели вы думаете, что Христос мог бы узнать себя в христианской церкви? Во имя его вы и должны бороться с церковью. Я ненавижу не Христа, а церковь, созданную по его завету. Не он вступил в сделку с владыками мира сего, а духовенство, совершавшее ее, правда, во имя Христа, но в то же время предавая его; и нельзя считать Христа ответственным за эту сделку. Христос "воздает кесарево кесарю", -- это верно, но тем самым он как бы противостоит ему и отдает ему лишь оболочку. Во времена Христа социальный вопрос не стоял и не мог стоять, а если бы и был поставлен, то на чью же сторону перешел бы тот, кто всегда жил среди трудящихся и обремененных.
Но христова проповедь непротивления восстанавливает СССР против него. Те, кто следует этой доктрине покорности, становятся жертвами отвратительного обмана. Церковь скверна тем, что, разоружая угнетенного, выдает его головой угнетателю. Но угнетатель, допуская это, предает Христа и околпачивает его. Подогревая надежды на будущую жизнь, религия усыпляет и обессиливает сопротивление. Кто это понимает, тот может возмущаться религией, не отходя от Христа. Даже Иуда был менее коварным предателем, чем те, чьи речи позволяют обществу одурачивать людей, разоруженных их речами.
23 апреля
Я знаю, что натуралисты отвергают обычно наблюдения над домашними животными. Тем не менее мне кажется, что часто мы могли бы получить от этих наблюдений весьма полезный урок. Прирученные нами домашние животные ближе нам, чем дикие. А ведь нас тоже сформировало приручение. Небезынтересно даже изучить эту формацию и все отклонения от инстинкта, обусловленные невозможностью теперь самим добывать себе все необходимое. Но было бы крайне ошибочно заключать, что животные от этого становятся счастливее. Ведь природа без вмешательства человека устраняет всякое существо, которое не может само удовлетворять свои потребности и наименее способно к сопротивлению. Человек покровительствует хилым и больным, искусственно удлинняет их жизнь; отсюда -- следствие: человек не только не уменьшил страдания на земле, а наоборот, всюду распространил его и усилил, часто даже из чувства жалости.
Я вновь узнаю это состояние благоговения, когда чувства, мысли и все существо твое проясняются и устанавливаются в порядке субординации*, совсем как во времена моей юности. Впрочем, едва ли можно сравнивать теперь мои убеждения с верой. Я добровольно разубедил себя на очень долгое время во всяком credo, которое рушится при первом же независимом анализе. Но мое нынешнее credo родилось как раз из этого анализа. Оно не включает в себя ничего "мистического" (в обыкновенном смысле этого слова), так как это состояние не может искать помощи и столь желанного выхода в молитве. Просто, мое существо направлено к определенной мечте, к определенной цели. Все мои мысли невольно сходятся на ней. Если понадобится моя жизнь, чтобы обеспечить успех СССР, я немедленно отдам ее, слившись с множеством тех, кто жертвовал и пожертвует своей жизнью ради той же цели.
_______________
* Такова уж природа гипотезы, что стоит лишь человеку ее возыметь, как для нее все оказывается подходящей пищей, и с момента ее зарождения в вашей голове она находит себе подкрепление во всем, что вы видите, слышите, читаете или узнаете. Так всегда и "случается". (Стерн -- "Тристрам Шенди", гл. 44). _______________
Я пишу эти строки совершенно хладнокровно и с полной искренностью -- из настоятельной потребности оставить после себя хоть это свидетельство, если смерть застигнет меня раньше, чем я успею высказаться до конца.