_______________
* Книга Жоржа Дюамеля. (Прим. перев.) _______________
Я полон уважения к "Демону юга" Бурже и считаю, что большое место, занимаемое им в литературе, принадлежит ему по праву. Книга эта совсем не так вяло написана, как я предполагал. В его работе нет внезапных срывов, психологических ошибок; замечания всегда верны и иногда удивительно разумны. Но когда, оставив на время "Демона юга", я принимаюсь за Гете, сразу видишь (не к чему и сравнивать, чтобы это увидеть), как высоко над холмом Бурже вздымается вершина истинного Парнаса. Он не принадлежит к величественной горной цепи, вершины которой благодаря вечному снегу всегда нечеловечески обнажены. Конечно, он счастлив и тем, что раскрывает перед нами пахотные земли, но я не думаю, что урожай с них может быть всегда съедобен. Аппетит на такие продукты проходит всегда вместе с эпохой; утилитарное искусство недолговечно, и как только оно перестает приносить пользу, оно вызывает лишь исторический интерес. Даже "серьезный" тон его книги вызывает улыбку, а отсутствие иронии к самому себе быстро вызовет и уже вызывает иронию у читателя. Ничто так не ветшает, как серьезные книги. Ни Мольер, ни Сервантес, ни даже Паскаль -- не серьезны. Они величественны. Если бы "Провинциальные письма" были серьезны, никто бы их в руки не взял. И как раз серьезная сторона творчества Боссюэта больше не имеет хождения. Да, думается мне -- через двадцать (от силы -- через пятьдесят) лет Бурже безнадежно устареет.
Д-р М. находил вполне естественным выражение, теперь такое избитое: "общий паралитик". Невозможно сразу подыскать примеры, чтобы подчеркнуть нелепость этого выражения; я спросил его, можно ли сказать в таком случае: "перемежающийся малярик", -- скоротечный чахоточный", "кишечный туберкулезник".
Докончил выписанную мною очень интересную и убедительную книгу о болезни Ж. Ж. Руссо. Автор все сводит к задержанию мочи; отсюда -постепенное отравление крови и т. д.
Помню я, -- когда родился Р. "R"., сиделка пришла к отцу и объявила, что ребенок "криво сикает".
-- Лишь бы думал прямо, -- воскликнул М., может быть с большей долей юмора, чем благоразумия.
П., который подозрителен не тем, что плохо понимает мои писания, а тем, что слишком любезно к ним относится, высказал мне свое негодование по поводу той непочтительности, с какой я говорю в "Возвращении с озера Чад" о "Смерти волка"*. Он сказал мне, что все домашние животные ревут и визжат, когда их режут; но что будь я охотник, я был бы поражен молчаливой агонией диких животных. И так он довел меня до того, что я пожалел, зачем написал эти строки.
_______________
* Стихотворение Альфреда де Виньи. (Прим. перев.) _______________
Нет, конечно, я не могу принять предустановленной гармонии, как ее понимал Бернарден; но я верю, что все стремится к известному гармоническому порядку по той простой причине, что все хотя бы в малой степени негармоничное нежизненно; таким образом возмещения, размещения и т. д. восстанавливают равновесие.
Ни один народ не обладал таким чувством и пониманием гармонии, как греки. Гармония индивидуума, нравов, общины. Именно из потребности к гармонии (потребности разума и, в равной мере, инстинкта) уранизму было предоставлено право гражданства. Я постарался показать это в "Коридоне". Книгу эту поймут позднее, после того как поймут, что тревога, охватившая наше общество, и разнузданность его нравов проистекают из стремления изгнать оттуда уранизм, необходимый для строго упорядоченного общества.
Чем быстрее я приближаюсь к смерти, тем меньше страшусь ее. Как только почувствуешь, что страх свил в тебе прочное гнездо, и художник сдается ему и ходит перед ним на цыпочках, я пересиливаю себя и встречаю его полнейшим презрением. Мне всегда казалось, что главная добродетель человека -- уметь безбоязненно смотреть смерти в глаза; и становится противно и жалко, когда видишь, что очень молодые люди меньше боятся смерти, чем старые, которые если и не устали от жизни, то во всяком случае должны были бы с покорностью ожидать смерти.
"Оставьте мертвых погребать мертвецов". Религия, именующая себя христианской, меньше всего принимала во внимание эти слова Христа.
Пока я пробегаю обманчивого "Р." М, молодая финка, рядом со мной, с карандашом в руке, читает его "А". Временами карандаш опускается на книгу; верно, она нашла в ней одну из своих собственных мыслей; одну из тех, с которыми я давно уже распрощался.
Нет, я не люблю беспорядка. Но меня приводят в отчаяние те, что кричат: "Спокойно!", хотя никто еще не уселся по местам.
Январь 1931 год.
С неослабным вниманием читаю Грассэ*; его размышления словно продолжают книгу Зибурга о Франции.**
_______________
* Бернар Грассэ -- "Заметки о счастьи". (Прим. перев.)
** Теодор-Вольф Зибург -- "Француз ли бог?" (Прим. перев.) _______________
Не нравится мне у Грассэ оборот: "Ни один француз не...", ибо я, француз, придерживаюсь в этом наиважнейшем вопросе совсем другого мнения. Я не верю в человеческое "постоянство", а Грассэ им аргументирует и строит на нем свою защитительную речь. Его утверждение: "Существует известный предел сознания и добра, который человек не может переступить", и "предел этот был достигнут, лишь тот человек приобрел способность мыслить", -- абсурдно, и к тому же чисто по-французски, (увы, приходится признаться) и по-католически абсурдно. Человек стал, а не всегда был тем, что он сейчас. Тогда как же допустить, что он таким не останется на веки веков? Человек пребывает в состоянии становления. По какому праву отнимаете вы у меня надежду на прогресс? Тот, кто не допускает, что человек стал тем, что он есть, а не вышел готовым из рук творца, не может допустить, что он когда-нибудь станет иным, что его первое слово не было в то же время и последним.
Эта вера кажется тем несокрушимей, чем она дурковатей, так сказать, простецкая. Так, в пьесе Обей ной говорит о боге: "Как бы он, чего доброго, не рассердился. Не святой же он в самом деле!" Тому же примеры у Пеги*, но волнующие: в голосе его слышатся слезы.
_______________
* Пеги -- убитый в начале войны писатель, наиболее остро ощутивший тревогу, которая объяла лучшую часть интеллигенции, но находивший выход в религии. (Прим. перев.) _______________
Дочитал Курциуса*. Личная часть не так значительна, как хотелось бы. Как ни превосходны его исторические очерки, жажда моя зачастую остается неутоленной: куда лучше утоляет ее книга Зибурга.
_______________
* Эрнст-Роберт Курциус -- "Очерки Франции". (Прим. перев.) _______________
Курциус стушевывается -- из скрытности, конечно. Но уже и эти ретроспективные картины, столь рассудочные и поданные в должном освещении, дают повод поразмыслить.
Хочется, однако, знать, какую же часть занимает наследственное в психике француза, и не обязан ли он своими так четко выявленными Курциусом особенностями воспитанию, советам учителей, примеру соседей и т. д. Иначе говоря, не вышел ли бы он совсем другим, будучи воспитан в другой стране и не подозревая даже, что он -- француз. Соображаю сейчас, насколько искусственна была, например, карьера Барреса и какой она могла бы стать, если, не ведая своего происхождения, он отдался бы природным склонностям.
Замечательная речь Валери*. Восхитительной серьезности, широты, торжественности, без тени напыщенности; язык оригинален, но безличен -- до того он красив и благороден. Гораздо выше всего, что пишется в наши дни.
_______________
* Поль Валери -- французский академик, известный поэт. (Прим. перев.) _______________
Дочитал Книгу Зибурга. Если бы даже упреки, обращенные к нам, были справедливы (а это почти так, но это "почти" узаконивает все мои надежды), все равно дилемма, которую Зибург старается нам навязать, осталась бы неприемлемой. Ничто в его книге не может доказать мне, что для восстановления европейского равновесия необходимо, чтобы Франция вышла в отставку. Франция обязана доказать свою способность развиваться, не отвергая при этом прошлого. Весна, купленная такою ценой, равносильна банкротству. Прошлое Франции -- вот что породит ее будущее. Но как убийственно она цепка! Вспоминаются слова Валери "Сколько людей гибнут от несчастных случаем, и все оттого, что не хотят расстаться с зонтиком!"