Возможно, что в двадцатые годы У-2 и был результатом гениальной конструкторской мысли. А на этой войне, рядом с огромными машинами, он кажется букашкой. Наши пехотинцы называют его «кукурузником», «отважным воробьем», «керосинкой» и каждую ночь ждут «небесного тихохода», который самоотверженно летит в любую погоду, чтобы помочь своим наземным войскам одолеть врага. По-2 стал незаменим на войне, особенно при поражении точечных целей. А моральное воздействие на врага вообще не поддается описанию. По-2 угнетающе действовали на психику гитлеровских солдат. От заката до восхода солнца над их головами висели невидимые в темноте «рус фанер» и методично сбрасывали бомбы. При этом нельзя было определить, где и когда упадет следующая. Постоянное напряженное ожидание бомбежки и вслушивание в монотонное гудение назойливого «комара» выводили врага из равновесия. Ведь недаром рейхминистр Геринг издал приказ, согласно которому немецкий летчик подлежал награждению Рыцарским крестом за сбитый «рус фанер», и особенно за экипаж из полка «ночных ведьм» — так они наш женский полк называли.
Я еще совсем мало смыслю в авиации, и мне нравится эта машина. Я смотрю на высотомер, его стрелка показывает 1200 метров. Это предел для нашего нагруженного старенького По-2. Но мне кажется, что звезды приближаются к нам. Огромный купол неба весь шевелится в непрестанном их мерцании. Яркие и крупные, они вспыхивают то справа, то слева, как будто меняются местами. Млечный Путь, пересекающий весь небосвод, тоже как бы колышется. Все небесное пространство мерцает, вспыхивает, искрится и переливается живыми, играющими огнями бесчисленных звезд. Я невольно шепчу стихи: «Звездочки ясные, звезды высокие! Что вы храните в себе, что скрываете?..» В этом удивительном свете темной южной ночи мне кажется, что все идет прекрасно и что полет не может закончиться неудачно. Так огромна и спокойна жизнь, наполняющая небо, воздух и землю, такая величественная тишина стоит в ночи, что война, которая в любой миг может ворваться в нее зенитным огнем, кажется нереальной.
Ровно стрекочет стосильный мотор М-11, увлекая самолет в темноту, в неизвестность. Под крыльями и под брюхом машины прицеплены на простейшие крючки бомбы. Любой шальной осколок может угодить в бомбу или перебить тросик, ведущий к шарикам бомбосбрасывателей, что в штурманской кабине. Но я об этом не думаю, потому что мне не приходилось бывать в обстрелах. Летая с Худяковой, я полностью полагалась на ее опыт и совсем не предполагала, что нас ждет с Алцыбеевой в этом полете. Хотя нам и говорили на инструктаже о противовоздушной обороне противника и я аккуратно отметила на карте расположение зениток и прожекторов, но не подумала при этом, что немцы могут изменить позиции или установить новые огневые точки. Это потом я научусь вести постоянное наблюдение, все замечать, думать и своевременно принимать правильные решения в зависимости от изменившейся обстановки. А пока идем как бы вслепую.
Впереди уже обозначается линия фронта. На моей карте она отмечена двумя цветными полосами — красной и синей. На земле, конечно, нет этих линий. Там, будто черные кляксы, плывут пятна лесов, видны поля, населенные пункты, очертания рек и дорог. Гитлеровцы создали на Кубани мощный оборонительный рубеж, использовав все выгоды местности — приазовские плавни и русла рек Кубани, Агадум, Второй. Главная полоса обороны — Голубая линия — тянется от Черного до Азовского моря и состоит из мощных опорных пунктов, зенитных батарей и прожекторов со звукоулавливателями. Особенно укреплен участок от Новороссийска до станции Крымская, через которую проходят основные железнодорожные и шоссейные магистрали на Новороссийск, Анапу, Тамань и Темрюк.
Как много я еще не знаю! Однако чувствую себя уверенно. Уверенность мне придает и летчица, которая спокойно пилотирует, да еще подшучивает надо мной.
Мы пересекаем линию фронта. Из черной глубины, что под нами, появляется вытянутая цепочка желтых огней, вспыхивают зарницы выстрелов, всплывают дрожащие гроздья сигнальных ракет, мельтешат трассы светящихся пуль.
— Во-о! Иллюминация!.. — восклицаю я и вижу, как черный шар Нининого шлема свешивается через борт, — Осторожно, не высовывайся, — смеюсь я, — а то фрицы увидят.
— А ты веди так, чтоб никто нас не увидел. Ты же штурман!
Я стараюсь изо всех сил. Отыскиваю знакомые ориентиры: вот дорога, характерный изгиб реки... Ну-ка, штурман, чему ты научилась? Что умеешь? И сможешь ли без няньки?
Мы углубляемся во вражеский тыл. Справа, освещая большую площадь, пылает пожар.
— Что горит? — спрашивает Нина.
— Фрицы портянки, наверное, сушат, — отвечаю я бодро.
Нина смеется:
— С тобой не соскучишься.
— Давай посмотрим...
Летчица слегка подворачивает машину. Мы пролетаем над пожаром, но из-за дыма ничего там не разглядели.
Расчетное время на исходе. Мы приближаемся к Новороссийску. Там, по данным разведки, полным-полно гитлеровских войск. Взошла луна и хорошо осветила местность. Я обрадовалась: мы отлично все разглядим на земле! Но при этом не подумала, что и с земли нас заметить несложно. Надо выправить немного курс, всего на пять — семь градусов. Вот так. Теперь спокойно — ведь это моя первая самостоятельная бомбежка!
По дороге, ведущей от Новороссийска к Анапе, угадывается интенсивное движение. Время от времени вспыхивают огоньки, Я предлагаю летчице пройти вдоль дороги и понаблюдать. Она соглашается. Ага, вот тут, на западной окраине города, чаще вспыхивают огоньки, да и пушки бьют не переставая. Это дальнобойные. Они направлены на малоземельцев. Вот тут и ударим. Я сбрасываю одну за другой три светящиеся бомбы (САБы). Они повисли на парашютах и хорошо осветили дорогу.
— Машин... ох, машин сколько!..
— Где? Не сочиняешь? — Нина смотрит вниз.
— Держи вдоль дороги! Правей! Еще немного. Еще...
Так держать!
«Так держать!» — это команда летчику на боевом курсе. «Так держать!» — это значит провести мысленно прямую от самолета к точке, где рука штурмана рванет на себя шарики сбрасывателей, после чего бомбы, подчиняясь законам аэродинамики и земного тяготения, опишут баллистическую кривую и попадут в цель. «Так держать!» — это идеальная прямая, без кренов, разворотов и скольжения.
При бомбометании летчик должен особенно четко выполнять все команды штурмана. Для этого требуется слетанность экипажа, полное взаимопонимание. К великому моему удивлению и радости, я чувствую себя так, словно сама управляю самолетом — Алцыбеева выполняет все маневры исключительно точно.
Я дергаю за шарики бомбосбрасывателей, самолет вздрагивает, подпрыгивает вверх от резкого толчка. Через мгновение — внизу яркие вспышки. Мы сбросили термитные бомбы. Они разрывались на высоте 100-300 метров и поражали большую площадь. Нина разворачивает машину и берет курс домой, а я все смотрю назад, на разгорающийся пожар.
— Какая путевая скорость?
— А что? — Я никак не могу избавиться от радостного возбуждения после удачной бомбежки.
— Висим же...
Досадная ошибка: я не подумала о сильном попутном ветре, когда шли к цели! Увлеклась, выискивая ее. Сейчас же сила встречного ветра почти равна скорости самолета. Ответить не успеваю. Молчавшая до сего времени земля вдруг выплескивает в небо целый шквал свинца. Кажется, с каждого квадратного метра к нам мчатся огромные шары, которые, взрываясь, превращаются в зловещие облака. Ответить нечем — под плоскостями ни единой бомбы. Один из снарядов разрывается почти вплотную с машиной. Тр-р-рах! Я подскочила на сиденье. На самолет словно обрушился удар тарана. Он разбит, рассыпался в пыль!.. Но нет... нет... Он еще держится в воздухе, поддается управлению. Я вижу, как дымки разрывов собираются в клубящиеся пирамиды и уплывают в облака. «Они берут слишком высоко!» Я запрокидываю голову и вижу тонкие облака, освещенные луной. Догадываюсь: мы смотримся как на экране. Орудия, бившие мимо нас, пристреливаются. Огонь замыкает нас в кольцо.