– У меня все чудесно, – уверил он, вытащив последний. – Я устал чего-то.
– Вот и не ездил бы!
– А котлеты?..
– Сам бы и ел!
«Сам» он ничего не ел – одному ему было неинтересно. Он даже сыр ленился себе отрезать, кусал от целого куска, заедал батоном и захлебывал остывшим чаем, и все было невкусное, пресное, жесткое, как картон.
Вся жизнь Владимира Берегового с тех пор, как заболела мать, стала похожа на картон.
И еще Митрофанова выгнала его с работы.
…Меня выгнали с работы, представляешь, мама?! Меня никогда раньше не выгоняли, да еще публично, да еще так унизительно! Я был к этому не готов. Нет, в трудностях закаляется характер, это всякий понимает, но вдруг характер так и не закалится, а деньги кончатся совсем?! Что мы с тобой станем делать, мама?! Как я буду тебя спасать?! И мне страшно. Я совсем большой мальчик, но если бы ты знала, мама, как мне страшно!.. Я совсем один.
– Тебе бы в отпуск, – сказала мать, рассматривая его. – Может, хоть денька на три съездил бы, Володя? Вон хоть в Завидово! Ты же любишь речку…
– Какая речка! – воскликнул Береговой, опять очень «натурально». – Ноябрь месяц на дворе! Скоро снег пойдет. Вот ты поправишься, вместе тогда съездим.
– Ну да, – тут же согласилась мать. – Конечно.
Они помолчали, думая об одном и том же – как им страшно и не верится в то, что может вернуться прежняя прекрасная беззаботная жизнь с выходными в Завидове, детективом по вечерам, чаем с чем-нибудь «вкусным» из любимой кружки и поездками по магазинам – Береговой ненавидел эти поездки!
Странная штука. Раньше ему казалось, что живет он трудно, гораздо труднее, чем все остальные люди, и только недавно он понял, как легко и весело ему жилось на самом деле!..
– Мам, я не завтра приеду, а послезавтра…
– И послезавтра не вздумай! Мне ничего не нужно! За бульон спасибо и за Вайля тоже, в смысле котлет, но здесь прекрасно кормят, как в ресторане!
– Ясный хобот.
– Володя!
– Ну, это просто такое выражение, мам.
– Привези мне детективов, – попросила она. – Вот Покровская мне нравится! Ее твое издательство издает, да?
Береговой чуть не завыл.
– Умных книг не вози, там одна тоска! А Покровскую можно. У нее про любовь хорошо получается. И про убийства! – Она засмеялась. – Я прошлую ночь заснуть не могла, все читала. И ведь никак не оторвешься!
Береговой погладил ее по голове, как нежный родитель, и она пошла его провожать. Вниз он ее не пустил, только до лифта, и потом все вспоминал, как она засмеялась и попросила детективов!
Он вышел на улицу, вдохнул сырой, морозный воздух и поднял воротник куртки. Было ветрено, сыпала крупа, и туча, свинцовая, тяжелая, нависала над больницей и дальним лесом. За воротник все равно попадало, на шее таяли ледяные крупинки, и он бежал все быстрее.
Зачем он бежит?.. Торопиться все равно некуда. Единственное сегодняшнее дело – заехать к матери – уже завершено. И дальше что?..
Береговой почти добежал до машины, нащупал в кармане ключи, и тут его окликнули:
– Молодой человек!
Он оглянулся, прищурился, ничего не понял. Смахнул с ресниц снежинки и моргнул.
К нему неторопливо приближалась Марина Покровская – та самая, что «хорошо» писала про любовь и «страшно» про убийства. Никак не оторвешься!..
– Вы Владимир, да?..
– Да, – пробормотал он с некоторым сомнением, рассматривая ее.
В издательстве они встречались очень редко. Покровская посещала исключительно «бабкин терем», пятый этаж, где царила Анна Иосифовна, а он все больше торчал у себя в кабинетике. Несколько раз водитель привозил к нему в отдел ее ноутбук с коротенькими записочками, вроде «через три минуты после запуска уходит в черное поле» или «виснет сразу после сохранения». Береговой вправлял ноуту мозги и возвращал водителю – с «самой» не разговаривал ни разу.
В последний раз он видел ее в «Чили» – в тот самый гадкий день его жизни!.. Вспомнив, как именно все было, Береговой тяжело покраснел, до лба, до корней волос, и шее, на которую сыпался снег, моментально стало жарко.
– Я не хочу!
– Чего не хотите? – удивилась Покровская.
…Ничего не хочу! Вспоминать не хочу. Заново переживать унижение. Выглядеть идиотом или буйнопомешанным. Разговаривать с вами не хочу тоже. Почему я сказал это вслух?..
– Владимир, – начала писательница Покровская проникновенно и так же проникновенно взяла его под руку. Он уставился на ее перчатку на рукаве его собственной куртки. – Уделите мне несколько минут. Мне бы хотелось…
Вдруг со стороны автобусной остановки, на которой толпился народ, жался от снега под узкую крышу, набежала какая-то тетка в длинном пальто. Шапка съезжала ей на глаза, и она то и дело нетерпеливо задирала ее.