Он кивнул совершенно равнодушно. Кажется, ей не удалось его уколоть.
Где же, черт возьми, Митрофанова?!
Тут вдруг зажужжало, зазвенело, замигало красным, дрогнул и поехал транспортер вдоль стены, и люди, истомленные ожиданием, освобожденно задвигались, заговорили и направились к ленте.
– Как выглядит ваша сумка?
– Простите?..
– Я принесу вашу сумку.
Маня Поливанова вдруг пришла в волнение. Она моментально засуетилась, подскочила, бросила журнал в урну – он шлепнулся так звонко, что какие-то иностранцы оглянулись на них, – и ринулась к транспортеру.
Алекс ничего не понял.
Она протолкалась в первые ряды, по-птичьи вытянула шею и уставилась завороженным взглядом в квадратную пасть, выплевывавшую сумки и чемоданы.
Он подошел.
Завидев свой коричневый саквояж в переплетенных вензелях и шашечках знаменитой европейской фирмы – предмет ее чрезвычайной гордости, ибо у каждой уверенной в себе женщины должны быть дорогие, уверенные в себе сумки! – она стала было тянуть его с ленты, но тот, что был в Москве совсем другим, не дал ей никаких шансов.
Он чуть-чуть подвинул ее плечом и легко стащил саквояж.
– Вас кто-нибудь встречает?..
Она посмотрела на свой багаж у него в руке.
– А?.. Нет, мы на такси.
– Подвезти вас?
Она просто глаз не могла оторвать от своей сумки. Следит, чтоб он не сбежал?..
– Спасибо, не нужно.
Он пошел вперед, как будто прокладывая ей дорогу в толпе. Она двинулась за ним, позабыв про Митрофанову, и попыталась вырвать у него из руки саквояж!..
– Спасибо вам большое, но я и сама могу.
Он очень удивился, но не отдал.
– Я донесу ваши вещи до стоянки.
– Мне неудобно, – пробормотала она, – спасибо, конечно…
Каждый раз, когда она бормотала «спасибо», он взглядывал на нее, как ей казалось, чуть насмешливо. Он вообще держался очень уверенно, от его московской нервозности не осталось и следа, и ей приходилось все время делать над собой усилие, чтобы соотносить того, кого она знала в Москве, с этим, который нес сейчас ее сумку.
Миновав стеклянную крутилку-дверь, куда ежеминутно ломился народ, они выбрались на улицу, в туман, сырость и серость, и тут она опять стала рвать у него свою поклажу.
– Алекс, дальше я сама.
– Все-таки я провожу вас.
– Некуда меня провожать!.. Я Митрофанову потеряла, сейчас пойду искать, куда ее черт понес, и мне бы сигарету выкурить…
– Я подожду.
– Да не нужно!..
– Я люблю «Буквоед», – вдруг сказал Алекс, вконец устав от препирательств. – Тот, что на площади Восстания!.. Там можно пить кофе и читать книжку сколько угодно. Однажды я так просидел до утра. Почему-то мне ночью пришло в голову, что я хочу почитать Мариенгофа. И я пошел его читать.
И он подумал с внезапным ужасом – зачем я это сказал?..
Он был совершенно уверен: Маня сейчас спросит – вы сумасшедший?.. И тут все и кончится.
Кончится даже то, что еще и не начиналось вовсе.
Никаких шансов. Жизнь линейна и однозначна, и в ней все повторяется раз от раза. Бег по кругу. Так по цирковой арене бегает дрессированный пудель. У него рябит в глазах, он все время чувствует один и тот же запах сырых опилок, пота и звериной мочи, но у него нет ни ума, ни сил, ни воли повернуть в обратную сторону, или выбежать на середину, или перемахнуть манеж и броситься по ступеням вверх.
Это просто невозможно, и все тут.
Какой еще Мариенгоф среди ночи в «Буквоеде» на площади Восстания?! Вы сумасшедший?..
– Слушайте, – вдруг сказала писательница Поливанова с неподдельным восхищением. – Я тоже так хочу!.. Сидеть ночью в книжном магазине и читать что-нибудь странное.
Он помолчал, а потом пробормотал растерянно:
– В следующий раз я вас… приглашу. Можно?..
И в этот момент что-то случилось.
Вроде бы свинцовые питерские небеса не разверзлись, солнце не выглянуло из-за туч, мрак не был попран, и время не остановилось. Но она уставилась в асфальт и сказала:
– Можно. У вас есть мой телефон?..
Он даже не сразу сообразил, о чем она спрашивает, а сообразив, замотал головой. Волосы упали на лоб, и он нетерпеливо откинул их растопыренной пятерней.
– Мобильного нет.
– Запишете?.. Или, хотите, я вам визитную карточку дам, там есть мобильный номер.
Сердце у нее стучало, и хотелось придержать его рукой.
– Лучше карточку, – ответил он не сразу. – А вы долго здесь пробудете?
– До понедельника.
Он спрятал картонный прямоугольничек во внутренний карман.