Замечание второе: история должна кончаться поступком главного героя. Где поступок?
Я ужасно разозлился. Меня всегда злят верные замечания. Обе проблемы я решил за три часа гостиничного одиночества.
Сцена охмурения получилась слегка абсурдной, но вполне пристойной. Что касается финала – раньше, в финале, героиня метафизически горевала, сидя на чемодане, а теперь она вставала и уходила, унося с собой чемодан и надежды на счастливую жизнь.
Рубанов с интересом прочел новый вариант, улыбнулся и сказал: «Да, вот так».
Глава 4. Актеры
Две недели я смотрел репертуар и выбирал актеров. Счастливое беззаботное время. Впрочем, оказалось, что даже при громадной труппе выбрать подходящих четырех непросто.
Талантливый актер в главной роли – праздник, посредственный – зубная боль. И тогда не спасет ни изобретательная постановка, ни Шекспир, ни Вампилов. Все руководства по режиссуре называли выбор актеров “the most important single decision the director shall make”.
В моей истории все четверо героев были главные.
Подобно Агафье Тихоновне, в поисках идеала прикладывавшей губы Никанора Ивановича к носу Ивана Кузьмича, я прикладывал «физику» актера «А» к темпераменту актрисы «Б», потом к возрасту актера «В» и затем к формам актрисы «Д», а ведь я еще не упомянул главное – талант! («середняк все угробит!» – кричал в телефон мой ментор, снимавший кино в Минске). И вот, в тот момент, когда мне казалось, что дело в шляпе, меня огорошили сообщением, что выбранный мной состав нежизнеспособен: актриса «Б» отбила актера «А» у актрисы «Д» и меня ожидает не спокойный репетиционный процесс, а геморрой, и мне пришлось перетасовать актерскую колоду с самого начала.
Наконец, после долгих мучений, выбор был сделан, приказ о распределении ролей вывешен. Предстояло знакомство с актерами – процедура под названием «читка пьесы».
То, что моя настоящая фамилия Авторхан, что я приехал из Нью-Йорка, что я никакой не режиссер, в театре, за исключением директора и Рубанова (и его боевой подруги), не знал никто.
Я нервничал. Позвонил Диме. Дима сказал, что читка пьесы – штука совсем не страшная. «Актеры прочтут пьесу. Потом ты скажешь: "Вопросы есть?" Они скажут: "Нет". Ты с ними попрощаешься, назначишь дату первой репетиции и уйдешь. Вообще, чем меньше ты будешь говорить, тем лучше – меньше скажешь глупостей».
Это был совет мудрый и не новый. Дима бил в больное место. Болтать – причем бессмысленно, лишь ради удовольствия произвести причудливую звуковую волну, а потом наблюдать, как она катится по воздуху, бьет собеседника в лоб и отскакивает в виде улыбки, возмущения, или содрогания – было и остается для меня дорогим пороком. Помнится, Камю где-то заметил, что любимыми занятиями французов является чтение газет и секс. Очевидно, я не француз. В моем случае, первая часть в формуле счастья должна быть заменена «общением». И разве не на болтовню я употребил (точнее, угробил) лучшую часть жизни – начиная с кухни в нашем семейном гнезде на улице Типанова и продолжая в других домах, где в вечном изумлении тонкий слой интеллигенции мусолил идиотизм советского бытия и свои скромные над ним победы.
Но мы отвлеклись. Услышав от меня, что сказал Дима по поводу читки пьесы, Рубанов не согласился: «Актеры прочтут пьесу. Потом ты должен сказать, в чем смысл пьесы. Ты автор. Они ждут». Я перезвонил Диме. Дима сказал: «Володя прав. Ты должен сказать, в чем смысл пьесы... Кстати, в чем смысл пьесы? О чем эта история? Ты автор. Ты должен знать, зачем ты ее писал...»
Я сказал: «Хорошо», а про себя подумал: «Дима считает меня полнейшим идиотом, не способным сказать два слова о собственной пьесе», но промолчал. Инструктаж продолжался. «Фраз должно быть две-три максимум. Напиши и покажи Рубанову. Ты должен эти фразы выучить. Учти. Ты делаешь первый шаг в общении с актерами. Каждый шаг должен быть выигранным. Понял?» Я сказал: «Понял».
Я повесил трубку, вспомнил слова Абрама Львовича, и мне захотелось все бросить, взять билет и уехать домой. Но я этого не сделал. Я написал две фразы, показал их Рубанову, тот хмыкнул что-то одобрительное, и мы отправились на читку.
Актеры сидели за столом.
Рубанов был лаконичен: «Александр Юрьевич Углов из Петербурга. Будет работать с вами. Удачи». И удалился.
Впервые в жизни я остался один на один с настоящими актерами.
Я раздал им по экземпляру пьесы и медленно, от волнения цедя слова, сказал: «Давайте прочтем текст, а потом поговорим».
И актеры начали читать. А я сидел и наблюдал.
Вскоре выяснилось, что Слава читает с трудом, многих слов не знает, не там ставит ударение, что такое «ренессанс» и кто такой Боттичелли ему неизвестно... Дима сказал: «Это нормально. Будешь оставаться после репетиций и объяснять каждое слово». Потом я обнаружил: актеру не надо быть умным, чтобы играть интеллектуалов. Достаточно быть хорошим актером. А Слава – не просто хороший.