Во-вторых, абсурд (то есть вздор, нелепость) не есть свойство буддизма или даосизма, а скорее симптом, который эти учения выявляют и используют в устранении иллюзий. Абсурд возникает, как правило, в результате того, что человек принимает свои иллюзии за абсолютную, единственно возможную реальность, а потом пытается перекроить мир (внутренний или внешний) так, чтобы не было видно расхождений между тем, что должно происходить согласно его модели мироздания, и тем, что происходит на самом деле.
В-третьих, я думаю, что каждый взрослый человек должен сам для себя решать, в каком направлении двигаться, как и в каких целях использовать различные идеи.
Я стараюсь настолько близко подойти к первоисточникам буддизма и даосизма, насколько это для меня возможно (то есть через чтение многочисленных переводов). Будда сам не оставил после себя письменных документов, сохранились лишь записи его учений, сделанные его последователями. Лао-цзы оставил нам лишь одну краткую (хотя и неизмеримо глубокою) книгу. Так что невозможно заявить с полной уверенностью, что именно Будда или Лао-цзы сказали бы нам по каждому важному вопросу, как бы они приспособили свои учения к обстоятельствам нашего времени, к психологии конкретных людей и социумов. А даже если бы я и могла получить от них прямые указания к действию, все равно это не сняло бы с меня моральной ответственности за мои решения и поступки.
Когда я читаю эти первоисточники, меня трогает и согревает то глубокое сострадание к людям, ко всему живому, которое является движущей силой, сердцем, гонящим кровь по жилам этих текстов. В то же время, я отдаю себе отчет, что это не является гарантией, что эти учения будут использованы в соответствии с намерениями их основоположников.
С одной стороны, можно привести пример Ашоки Великого – индийского императора, который был безжалостным воином-завоевателем, но, познав буддизм, полностью изменил цели и методы своего правления, раскаялся в причиненных им страданиях и приложил огромные усилия, чтобы сделать жизнь людей (да и животных тоже) в своем царстве более счастливой, чтобы исключить страдания.
Но с другой стороны, можно указать на Миямото Мусаси, автора «Книги Пяти Колец», которая стала его наследием. Он тоже был воином-самураем. Книга Пяти Колец – пособие по изучению военного ремесла, в особенности техники фехтования (не как спорта, а как способа убивать и калечить врагов). Его книга основана на принципах философии зен-буддизма. (Зен, кстати говоря, является сплавом буддизма с даосизмом.) Последняя глава «Книги Пяти Колец» – размышление и наставление о «пустоте». Я читала эту книгу (в переводе на английский язык) и не буду скрывать, что была очарована ею точно так же, как я была очарована выставкой классических японских мечей и доспехов, на которой я недавно побывала. Простота и гармоничность формы, красота абсолютной эффективности в сочетании с тем особым бдительным вниманием, которое вызывают у нас вещи, сопряженные с опасностью, волнуют и привлекают. К тому же в кодексе чести самурая, в его идеалах бесстрашия и артистической и философской утонченности есть огромная притягательная сила. Однако, в конечном итоге, и эти молниеподобные мечи, и эта отточенная, как лезвие, книга – орудия, предназначенные для того, чтобы превратить живого человека в кровавый обрубок.
В этом смысле буддизм и даосизм можно сравнить с медициной. Усилия Гиппократа и Флоренс Найтингейл были направлены на облегчения человеческих страданий. Многие врачи и исследователи в области медицины искренне, порой самоотверженно, стараются помочь людям. В то же время, не следует поддаваться иллюзиям об абсолютной непорочности и эффективности медицины. Доктор Менгеле, экспериментировавший на еврейских узниках концентрационных лагерей, и советские психиатры, травившие диссидентов лекарствами, – самые ужасные тому примеры. Существует немало врачей, для кого нажива – главная мотивировка их деятельности. И даже вполне добросовестный и компетентный врач может прописать лечение, идущее во вред конкретному пациенту.
Заключение
Наконец, просуммирую. Пустота – это не значит, что в мире ничего нет или что существование бессмысленно и абсурдно, а значит, что мое построение реальности иллюзорно. Иллюзии возникают в результате естественного процесса упрощения мира, необходимого для того, чтобы вместить его в мое сознание. Без такого упрощения я не смогла бы жить, то есть ориентироваться и действовать. Но если я забываю о том, что это – иллюзии, и начинаю за них цепляться, то я и себе, и окружающим склонна доставлять страдания, без которых вполне можно обойтись. Признавать пустоту иллюзий бывает больно и страшно, а бывает замечательно или забавно, а часто все вместе. Нельзя этим заниматься все время (а то каша в кастрюле подгорает, и приходится дочке завтрак сухим пайком выдавать), но и забывать об этом не следует.