Н.М.К. Это вы про «бульдозерную выставку» рассказываете?
С.Б. Нет, это было более чем за семь лет до этого. Это был 67-й год.
А.Г. Какой институт это был?
С.Б. Институт органической химии и технологии. Я там работал как прикладной математик. Наш клуб назывался «Дружба». Ну так вот, никто из устроителей не хотел ехать в институт в воскресенье, а я вызвался. И мне там сказали, поезжай, если тебе делать нечего, посмотри, как там все будет устроено. Ну, я и поехал. Но не потому, что мне делать было нечего. Я просто опасался, что если я в воскресенье туда не поеду, то, может быть, потом я эту выставку больше не увижу. Я приехал туда в воскресенье. И там я увидел какое-то колоссальное количество иностранных машин. И это около секретного химического «ящика»! На выставке были представлены работы двенадцати художников. Костяк составляла так называемая «Лианозовская группа»: Рабин, Евгений Кропивницкий, Немухин, Мастеркова, Вечтомов. Там еще были Плавинский, Зверев и другие. И художники, которые пришли на открытие, просто ошалели от счастья. Потому что не только русский народ пришел смотреть. Иностранцы пришли смотреть. И они что-то покупали там за какие-то, видно, небольшие деньги. На следующий день я приехал в институт и кого-то повел перед началом работы посмотреть на выставку. Мы вошли, а там были пустые залы. И мне сказали, мол, ну, Слава, ты все это придумал. Чего ты нас тут разыгрываешь? И я сказал, нет, я это не придумал. Смотрите… И я показал: над потолком висели обрезанные веревки. Во всех залах со стен свисали обрезанные веревки. Выставка просуществовала всего несколько часов.
Н.М.К.
Тогда в Москве сгущался мрак.
Внушались ложь и страх,
И лязг бульдозерных атак
Еще стоял в ушах.
Это я здесь уже написал.
С.Б. И все-таки, несмотря на все притеснения, тот период народ теперь вспоминает как период надежд. А потом все пошло вниз, пока не прикатилось к пустым полкам в магазинах.
И.М. В 90-м году я был в Болгарии, и там было абсолютно пусто.
А.Г. Ну, как и у нас, в Москве.
И.М. Нет, вы не представляется, что такое пусто. Я иду по Софии…
А.Г. Как это не представляю, когда я в магазинах была в Москве?
С.Б. Действительно, как это мы не представляем? Я весной 91-го года шел по улице Горького. В магазинах ничего не было. У меня в кармане было сколько-то денег. И я хотел купить хоть что-нибудь. Зашел в магазин «Восточные сладости» – самый вкусный магазин, если так можно выразиться. Там был только стиральный порошок (это потому, что все мощности страны в каком-то году были переключены на стиральный порошок). Потом я зашел в магазин «Музыкальные товары». Практически ничего нет. Смотрю, а где-то там на полке стоят дирижерские палочки. Я спрашиваю у продавщицы: «А сколько дирижерских палочек вы даете в одни руки?» (все смеются). Она говорит, ну, мол, не знаю, у нас нет ограничений на дирижерские палочки. «Ну, хорошо, – говорю я, – дайте мне тогда, пожалуйста, двести дирижерских палочек». Она говорит: «Нет, двести я не могу вам дать». Стали мы с ней торговаться и в итоге оказалось, что она мне может дать только три дирижерские палочки. Я купил три дирижерские палочки. И это было все, что я смог купить в тот день на улице Горького.
Н.М.К. А зачем вам понадобились дирижерские палочки?
С.Б. Нет, они мне не были нужны. Я просто хотел купить хоть что-нибудь.
Н.М.К. Вот которые теперь штурмуют Уолл-Стрит... Надо им эту картинку нарисовать. Чтобы они поняли, за что борются.
С.Б. Да, у меня тоже такая мысль была. Надо их на стажировку в Россию отправить.
А.Г. Наум Моисеевич, как-то давно вы сказали: «…если мы говорим, что история есть процесс очеловечивания человека, то в искусстве, в частности, в поэзии, и воплощается этот дух истории». Считаете ли вы по-прежнему, что история есть процесс очеловечивания человека? Значит ли это, что нынешнее общество более человечно, чем, скажем, античные времена? Если да, то в чем вы видите большую человечность нынешних времен?
Н.М.К. Я не совсем так считаю, но представления передовых людей все-таки становятся выше. Когда-то люди ели людей, теперь не едят. Это все-таки факт. Люди опираются и в прошлом и в настоящем на то, что их возвышает как людей, как духовные существа.