В действительности все узнали о Бродском… ну не то, что все, а…
Н.М.К. …широкая публика…
С.Б. Да, широкая публика узнала о Бродском после, конечно, публикации Вигдоровой «стенограммы» судебного заседания. Она ходила по рукам. Все эти четвертые, пятые машинописные копии…
Н.М.К. Да, такая глобальная известность, конечно, пришла к Бродскому в связи с Вигдоровой.
С.Б. Я как-то никогда не знал, что говорил Бродский об этом. Я имею в виду вот что. Вигдорова проявила определенное мужество, распространив стенограмму судебного заседания и потратив при этом силы, энергию, нервы. Она за это преследовалась потом. Казалось бы, Бродский должен был как-то оценить это.
Н.М.К. Должен был быть ей благодарен.
А.Г. А он не был?
С.Б. А не знаю.
Н.М.К. Не был. Но я подробностей на эту тему не знаю. С Бродским на эту тему не разговаривал. Но по слухам, благодарности не было.
С.Б. Кстати, о Нобелевской премии по литературе. Может ли она считаться объективной? Не накладывают ли большой отпечаток на решение о ее присуждении политические и другие, не относящиеся к литературе, моменты? Как вообще можно судить о поэзии по переводам?
Н.М.К. Не знаю, может быть, и можно. Всю западную поэзию мы узнали по переводам. И Гете, и Гейне, и Байрона, и кого угодно. Конечно, не мы все. Пушкин не по переводам узнавал и многие другие тоже. Если дают премию Солженицыну или Пастернаку, то я считаю ее важной и хорошей. Мне однажды в Москве задали такой вопрос: «Вы сказали, что у Бродского Вам нравятся только два стихотворения. Не является ли это конкурентностью по отношению к Нобелевскому лауреату?» И я ответил им: «Почему вы считаете, что я понимаю в русской поэзии меньше, чем члены Нобелевского комитета?» Я это серьезно сказал. У меня было много времени об этом подумать, о русской поэзии.
И.М. Наум Моисеевич, а чем вы зарабатывали на жизнь в советские годы?
Н.М.К. Переводами.
И.М. С подстрочника?
Н.М.К. Да.
И.М. А как подстрочник может передать красоту чужого языка? Когда переводите с подстрочника, все от вас зависит. А дай другому поэту – он совсем другое напишет.
Н.М.К. Конечно.
И.М. Я как-то сравнивал по слогам перевод Зенкевича стихотворения Эдгара По «Ворон». Все очень здорово, адекватно. Просто блестящий перевод. Я просто себе не представляю, каким образом кто-то переводил бы это по подстрочнику. Что бы там говорилось, в этом подстрочнике? Что вот, человек сидит, работает, вдруг какой-то стук раздался – он подошел, а там ворона сидит. Не представляю, как можно перевести. Конечно, подстрочника недостаточно. Язык необходимо знать. Пастернак делал блестящие переводы, потому что в совершенстве знал три европейских языка.
С.Б. Ну, это большой вопрос. Чтобы знать в совершенстве язык, надо с малолетства жить в этой стране.
И.М. Это верно, это верно. Наум Моисеевич, а за переводы нормально платили? На это можно было жить?
Н.М.К. Да, на это многие жили. Иногда я переводил хороших поэтов – например, перевел Кайсына Кулиева.
Здоровый поймет ли больного судьбу,
О боли моей говорить ли с тобой?
Если коню крутят губу,
Он только один понимает всю боль.
Это Кайсын.
Еще одного хорошего поэта переводил, молдавского – Ливиу Дамиана.
С.Б. Я всегда считал, хоть я сам никогда никого не переводил, что если вы кого-то переводите, не совсем правильно говорить, что вы переводите. Фактически вы пишите по мотивам переводимого произведения, так? Если у вас, скажем, нет таланта – то кого бы вы ни переводили…
Н.М.К. Да, тогда ничего не получится.
С.Б. А если вы талантливый поэт, у вас получится хороший перевод с любого…
Н.М.К. Нет, может не получиться.
А.Г. Ну все-таки в любом стихотворении идея очень много значит. И когда переводишь, то тебе эту идею уже как бы бесплатно дают.
С.Б. Ну, я всегда считал, что для любого произведения тема – это только повод. Ну вот скажите мне, какая тут идея? Бернс в переводе Маршака.
Пробираясь до калитки
Полем вдоль межи,
Дженни вымокла до нитки