Вечером во ржи.
И дальше:
И какая нам забота,
Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи!
Какая такая здесь особая идея? Идеи тут особой нет. Все дело в том, как это все написано, правильно?
А.Г. С визуальной точки зрения поцелуй во ржи – это вполне эстетическая идея. Поцелуи во ржи – для рядового читателя, так сказать, не вполне регулярное занятие, так что какая-то идея тут все-таки есть.
С.Б. Хорошо. Я хочу задать всем вопрос: можно ли перевести Пушкина?
Н.М.К. Вот Джулиан Лоуэнфельд перевел. Я не верил, что можно перевести. Но вот послушал – и поверил.
И.М. Да, но тут проблема. Надо все-таки хорошо владеть двумя языками, чтобы оценивать перевод.
Н.М.К. Ритмика и само звучание стиха – у него легкость пушкинская.
И.М. Да, может быть. Я не читал его переводы. Слава, ты читал?
С.Б. Да, хорошие переводы. Но мой вопрос был – можно или нельзя перевести Пушкина.
И.М. Ну что значит «нельзя»? Совсем адекватно, конечно, нельзя. Мы говорим о какой-то степени передачи чего-то.
Н.М.К. Лирику, наверно, никто удачно не переводил.
И.М. Часто я не могу проверить перевод никак – скажем, я не знаю немецкий совсем, но, читая Гете в переводе Пастернака, думаю, что это более или менее адекватный перевод.
С.Б. Нет, это все-таки Пастернак, но по мотивам Гете.
И.М. Да, но в тех случаях, когда я могу сравнить два языка, я могу сделать заключение о переводе. Как я, скажем, сделал с «Вороном» Эдгара По. Ведь почему Набоков взялся за свой перевод Евгения Онегина? Именно потому, что уже было несколько переводов Евгения Онегина и все они представлялись ему неверно передающими Пушкина.
С.Б. У Набокова была другая идея. Он не верил, что можно адекватно передать дух пушкинского стиха. Поэтому он перевел просто дословно и дал обширные комментарии, считая, что тот, кто хочет понять, как это звучит у Пушкина, должен учить русский язык и читать оригинал.
А.Г. Скажем, другой пример – «Винни Пух». Я выросла на нем, но когда прочитала впервые в оригинале, я просто поразилась, насколько точно Заходер перевел и стишки эти смешные, и шутки почти непереводимые. Дух оригинала полностью сохранен.
С.Б. Без того, чтобы увидеть, скажем, американца, который читал бы перевод Пушкина и у которого при этом комок в горле застревал, наверное, нельзя поверить в совершенный перевод.
А.Г. Ну а у русских от Бернса может застревать комок в горле?
С.Б. Может. Но не от Бернса, а от «перевода» Маршака.
А.Г. Наум Моисеевич, и меня, и Игоря, и Славу с разных сторон интересует одно и то же: как люди воспринимают поэзию. Понять, почему кому-то что-то нравится и кому-то не нравится, и можно ли выявить из этого какие-то закономерности. Вам кажется это бесперспективным?
Н.М.К. Я смотрю на это дело так: почему эти стихи (я думал об этом всегда) уцелели, а эти – нет? Потому что затрагивают те струны, которые касаются существа самой жизни – и автора, и всей системы ценностей, касаются Бога. Потому что просто переживание – это не поэзия, хотя поэзия без переживаний невозможна. Но в переживании должно быть что-то такое, что касается не только этого переживания, не только этого автора. Должно быть то, что будет близко читателю и потом, через годы, через сто лет. Вот простое стихотворение:
Не любишь, не хочешь смотреть.
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застил туман,
Сливаются вещи и лица...
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
Это же стихи о крылатости. Хотя это стихотворение и о переживаниях по поводу того, что «не любишь, не хочешь смотреть». Но главное тут – строки:
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Эти строки касаются сути всего. На самом деле вся мировая поэзия касается крылатости. У меня еще была статья, в которой была такая фраза: «Поэзия от не-поэзии отличается, прежде всего, содержанием». Статья была направлена против попыток отделить форму от сути; форму, как нечто навязанное, как условие. А форма – это не условие, это конкретное выражение сути.
А.Г. А как вы относитесь к таким полуэкспериментальным формам поэзии, с которыми на самом деле экспериментировали и сто лет назад, когда есть неравносложный дольник, плавающий ритм, когда в одной строке, скажем, пять ударных слогов, а в следующей, скажем, восемь ударных слогов? К ритмам, которые не являются ни одним из классических ритмов, которые мы учили в школе, – ни ямбом, ни амфибрахием и т.п.?