A.S. Pushkin
To ****
A wondrous moment I remember:
Before me once you did appear:
A fleeting vision you resembled
Of beauty's genius pure and clear.
By grieving languor hopeless rendered,
In fuss of noisy vanity,
Long time in me your voice rang tender
Of your dear features were my dreams.
Years passed. Rebellious storm winds sundered
And scattered hopes that used to be,
And I forgot your voice so tender,
Your features dear and heavenly.
In gloom of backwoods' isolation,
My days dragged by, a silent drudge.
Without God's spark or inspiration,
Or tears, or any life, or love.
My soul awoke in precognition
And once again you did appear,
Resembling a fleeting vision
Of beauty's genius pure and clear.
And now my heart beats in elation!
And resurrected soar above
The spark of God, and inspiration,
And life, and tears at last, and love.
A.S. Pushkin
I loved you once, and still, perhaps, love’s yearning
Within my soul has not quite burned away.
But may that nevermore you be concerning;
I would not wish you sad in any way.
My love for you was wordless, hopeless cruelly,
Wracked now by shyness, now by jealousy,
And I loved you so tenderly, so truly,
As God grant by another you may be.
А.С. Пушкин
Поэт
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы…
А.С. Пушкин
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
A.S. Pushkin
The Poet
Until the poet by Apollo
To sacred sacrifice is called,
In this world’s cares, so vain and hollow,
Нe is faint-heartedly enthralled.
His holy lyre’s hushed; songs – unwritten,
Cold sleep his soul tastes bitterly,
And ‘midst this world’s unhappy children,
Unhappiest, perhaps, is he.
But once, divine, the word, the prize
So slightly nuzzles his keen ears,
The poet’s soul stirs up and rears,
Like an awakened eagle, cries.
He grieves at this world’s pastimes idle,
He flees the rumor of the crowd.
Before the feet of all men’s idol
He does not bend his head so proud.
But stern, but wild, away he roves,
And full of sounds and aches he raves
By coasts where desolate crash the waves,
By spreading, rustling, oak-leaf groves…
A.S. Pushkin
Our hermit fathers and our nuns blessed and blameless,
To let their hearts fly up into the heavens nameless,
To keep their spirits strong in storms of wind and war
Composed a multitude of sacred hymns and lore.
But there’s not one of them which gives me so much comfort
As one prayer our priest repeats and utters
Upon the melancholy days of Lenten Fast.
Unbidden, more than other prayers does it pass
My lips, bracing my fallen soul with strength mysterious:
«Lord of my days! Keep me from sloth that hides in bleakness,
From pride, greed, arrogance, and serpents therein hid,
Let not my tongue in idle gossip slip,
But Lord, show me my own faults and transgressions,
And may my brother never hear my condemnations,
May I for grace, patience, and love forever strive,
And wisdom’s innocence within my heart revive».
С.А. Есенин
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник –
Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.
Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветром в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.
Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком…
Скажите так... что роща золотая
Отговорила милым языком.
Из Гете (в переводе М.Ю. Лермонтова)
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,