Его почтальоны.
Послушайте, я хочу сказать:
Мне не все равно,
Кто населять будет завтра
Эти горы и склоны.
Мой город остановился и замер
Недалеко от войны.
Но его переулки и дворики
Еще подметают,
Продают горячие
Пирожки и блины.
И живут в этом городе те,
Кого мне так не хватает.
Возьмусь за горло,
И междометия заменят слова.
Захлебнется сердце,
Под ребром завозится остро.
Господи,
Только бы Вера была жива –
Моя тетя Верочка,
Мой непотопляемый остров.
И эта девочка –
Не ведает, что творит – влюблена.
Разве я ей советчик?
Сама ломает и строит.
И эта женщина –
Неужели она
Узнаёт меня
И зовет сестрою?
Провожанье в предместье.
Поздний вечер. Слух
Доминирует
Над беспомощным зрением.
Мы идем вдвоем,
Я считаю до двух,
Перебирая
Свои впечатления.
Был день,
Неожиданный, как кино:
Дворняги, река,
Мой попутчик с посохом;
И мысль:
Увидимся ль, суждено
Добраться сюда –
По воде ли, посуху?
А после – аэропорт.
И эти полдня
Пуповиной оборванной
Бессмысленно будут болтаться.
Вроде я еще здесь,
Только жизнь обтекает меня.
Нелегко улететь,
Но еще тяжелее остаться.
А дальше – время,
Как в прорезь почтового ящика ускользнет,
Когда, вспыхнув крыльями,
Отражая солнце,
Повиснет игрушкою
Самолет
В облаках –
Белоснежных небесных соснах.
Сентябрь 2014, NJ
Я знала об этом в самом начале,
Когда даже сажа была бела,
Когда в ореоле чужой печали
Моя молодая любовь цвела.
Я знала всегда: и тогда, и после –
Неважно, сбудется ль наяву –
В дверях он появится поздним гостем,
И я до этого доживу.
Все едино: химерам ночным являться,
Иль ангелам лелеять рассвет, –
Жалеть ни к чему, ни к чему бояться –
Больше в будущем прошлого нет.
Пусть каждый из нас бредет по пустыне,
Натыкаясь на след свой из века в век, –
Встретимся, в это верю поныне,
Когда в черных пятнах мартовский снег.
10 марта 2014, NJ
М.Р.
Чертит дождь диагонали
И сползает со стекла.
За окном в оригинале
День без рода и числа.
Серо, сыро и туманно,
Свет двоится и косит.
Погруженный как в нирвану,
Город призраком висит.
Как непросто разобщаться,
Дождь в окне, в глазах, в груди.
Если хочешь распрощаться,
То сегодня уходи.
Серо, сыро и туманно,
Свет двоится и косит.
Погруженный как в нирвану,
Город призраком висит.
6 декабря 2014, NY
Гаон
Он родился в местечке под Вильно в декабре 1922 года. По семейному преданию, услышанному от матери, они были потомками Виленского Гаона, одного из выдающихся духовных авторитетов ортодоксального иудаизма. Гаон в переводе с иврита означает гений. Не знаю, был или не был на самом деле знаменитый раввин его предком, но Семен Владимирович с гордостью показал мне портрет Гаона, висевший у него в кабинете. Сам он никогда не был религиозным человеком, но со временем удостоился газетной публикации, озаглавленной «Гений среди нас», что в обратном переводе на иврит прозвучало бы как «Гаон среди нас». Однако до этого «со временем» был долгий путь, полный удивительных событий и свершений.
Семья Скурковичей едва сводила концы с концами. Шесть детей, мал мала меньше, мать, с утра до вечера хлопотавшая по дому, и отец – сельский счетовод, получавший мизерную зарплату. Жили впроголодь, и когда представилась возможность по вызову родственника эмигрировать из буржуазной Литвы в новую страну под названием СССР, сулившую всем обездоленным счастливую жизнь, семья, ни минуты не раздумывая, переехала в Москву. Ютились в одной комнате в коммунальной квартире. Семен вспоминает, как в раннем детстве все время хотелось есть. Он подружился с соседским мальчишкой, и его мать иногда угощала супом худющего приятеля своего сына. Вкус этого супа Семен помнит всю жизнь и признаётся, что ничего более вкусного никогда не ел.