Штернберг и Богораз тут же написали руководящие статьи для ближайшего номера «Народной воли». Но когда они огласили эти статьи на заседании съезда, разгорелись весьма страстные дебаты. Как ни странно это может показаться, но острые прения вызвал вопрос, должна ли партия ставить своей основной задачей борьбу за политическую свободу, или нет.
Членом съезда, поставившим под сомнение основной символ веры партии «Народной воли», был студент Харьковского университета Бражников, игравший очень видную роль в харьковских революционно настроенных кругах.
В то время как Штернберг в своей передовой статье с большим пафосом доказывал, что задача момента – всеми силами бороться против царизма, чтобы завоевать политическую свободу, которая является необходимым этапом на пути к социализму, Бражников расценивал политическую свободу при капиталистическом строе как опасное оружие в руках буржуазии, более опасное для крестьянства, чем даже самодержавие. Это были запоздалые отголоски отживших анархо-народнических теорий, с ненавистью и презрением относившихся к парламентаризму. Само собою разумеется, что подавляющее большинство участников съезда были на стороне Штернберга, и его передовая статья была одобрена всеми против голоса Бражникова.
Не было единогласия и по вопросу о систематическом терроре. Я, например, уполномочил Штернберга заявить от моего имени, что пункт о систематическом терроре должен быть вычеркнут из нашей программы. Кой-кто на съезде присоединился к моему предложению, но опять-таки подавляющее большинство отвергли его.
Закончился съезд выбором Исполнительного комитета партии, в который вошли все инициаторы съезда, в том числе и я.
Вспоминая то, что было достигнуто этой горсточкой людей, не имевших вначале ни гроша денег, мне сейчас не верится, что такие успехи были возможны, особенно в той тяжелой обстановке, которая создалась в России после провокации Дегаева и ареста Лопатина.
Прежде всего, были установлены две тайные типографии: одна в Новочеркасске, а другая в Таганроге. И для одной и для другой типографии нашлись люди, которые с необыкновенной скромностью и жертвенной готовностью взялись за опасную работу.
В Таганроге типографией заведовали Сигида с женой. Понадобилась мнимая прислуга, и тотчас же Устинья Федоровна взялась выполнять эту роль. Из конспиративных соображений решили пригласить еще квартирную хозяйку, которая фактически должна была работать как наборщица, и очень скоро ко мне и Штернбергу обратилась с предложением своих услуг жена учителя, Тринидадская.
Это была очень интеллигентная чета. Тихо и спокойно текла их жизнь, но Россию и свободу они любили больше, чем свой покой, и когда я и Штернберг, зная хорошо их преданность России и революции, сообщили им, что есть нужда в женщине, которая приняла бы участие в работе при тайной типографии, Тринидадская сказала нам просто:
– Если я могу быть полезной партии, я готова пойти на эту работу.
Нам нужен был наборщик для новочеркасской типографии, и живший в это время в Одессе Пашинский, не колеблясь, предложил нам свои услуги. Это был тот самый Пашинский, который в семидесятых годах бросил житомирскую гимназию и занялся революционной пропагандой среди крестьян. Отбыв довольно продолжительную ссылку в Олонецкой губернии, он в 1884 году очутился в Одессе. Более надежного человека сыскать было трудно, и его предложение было принято с радостью. Прибыв в Новочеркасск, он стал работать в тамошней тайной типографии под руководством Захара Когана, который несколько лет заведовал типографией «Вестника Народной воли» за границей и был превосходно знаком с типографским делом.
Работа кипела. Оржих и Богораз проявили колоссальную активность. Полуголодные, буквально с грошами в кармане, они переезжали из одного города в другой, чтобы добыть информационный материал для ближайшего номера «Народной воли» и собрать немного денег на текущие нужды партии,― на содержание товарищей, работающих в типографиях, на оплату аренды за занимаемые квартиры и т. д. Попутно они организовывали студенческие революционные группы и рабочие кружки. Они не имели отдыха и все же не знали усталости.