Следует заметить, что ни дегаевская провокация, ни провал Лопатина не помешали учащимся вести в своей среде общеобразовательную работу. Такая же просветительная деятельность велась и среди рабочих, причем руководители этих кружков саморазвития старались уделять немало внимания политическому воспитанию своих юных товарищей.
Эта на вид легальная работа давала довольно успешные результаты. Среди студентов и рабочих постепенно выделялись кадры сознательных революционеров, способных взять на себя весьма ответственную работу. И с этими кадрами Богораз и Оржих очень ловко и умело завязывали связи.
Вообще, работоспособность Богораза была феноменальная. Несмотря на то что он почти все время был в разъездах, он умудрился в каких-нибудь два месяца написать популярную книжку под названием «Борьба общественных сил в России». Книжка эта была напечатана в новочеркасской типографии и имела большой успех.
В ноябре 1885 года таганрогская типография выпустила №№ 11–12 «Народной воли». Появление этого номера произвело сенсацию. Это было событие, которое всколыхнуло и учащуюся молодежь, и всю прогрессивную общественность. Жандармы, понятно, были обозлены этим событием до последней степени. Партия, которую они считали мертвой, вдруг воскресла и оказалась в силах выпустить двойной номер своего журнала, да еще какой номер!
Все шло очень хорошо. Мы были счастливы, что нам удалось восстановить деятельность партии, оставаясь верными ее благородным традициям.
Представителями Исполнительного комитета в Одессе были Штернберг и я, и нам не без больших усилий удалось восстановить революционные кружки, которые распались после разгрома 1884 года. Завязали мы также некоторые знакомства среди рабочих, и это дало нам возможность завербовать несколько весьма ценных сотрудников – рабочих же, которые отошли в сторону, узнав о предательстве Дегаева и о полной дезорганизации партии.
В октябре или ноябре 1885 года я случайно узнал, что мой старый товарищ Лев Матвеевич Коган-Бернштейн приехал на короткое время в Одессу. Об его аресте после 1 марта 1881 года я уже писал. Отделался он за свою отважную революционную деятельность сравнительно легко. Его не судили, а сослали в административном порядке на пять лет в Якутскую область, в г. Якутск. Там он был призван на военную службу и в короткое время завоевал симпатии не только своих сослуживцев солдат, но и своего военного начальства. И вот, когда он кончил срок своей службы, его начальство дало о нем такую лестную аттестацию, что ему сократили срок ссылки. В Одессу Коган-Бернштейн приехал, чтобы повидаться со своими родными.
Само собою разумеется, что я поспешил с ним свидеться, чтобы обнять его по-братски и узнать, что с ним стало за эти долгие годы и какие у него планы на будущее. И тут же я подумал, что надо привлечь его к нашей работе – ведь в его лице наша организация приобрела бы огромную умственную силу и на редкость мужественного революционера. Коган-Бернштейн был не только замечательным организатором и вдохновенным оратором, но также блестяще владел пером. Мне рассказывали его товарищи по гимназии, что его гимназические сочинения с восторгом читались учителями, и сам директор гимназии не раз с гордостью читал их перед учениками старших классов. Некоторые сочинения Когана-Бернштейна хранились в архиве гимназии как образцы литературного творчества…
Заручиться сотрудничеством революционера такого крупного масштаба было делом чрезвычайной важности, а потому, отправившись на свидание с Коганом-Бернштейном, я повел с собою и Штернберга: конечно, наша встреча нас обоих сильно взволновала. Вглядываясь в него, я прежде всего был поражен его внешним видом. Куда делся его гордый юношеский взгляд, его вдохновенное лицо пророка?
Глубоко в его глазах притаилась грусть. Она свидетельствовала о том, как тяжело он переживал разгром «Народной воли» и крушение своих надежд, что партия принесет России свободу. Но уныния в нем не было и следа. Напротив, чувствовалось, что мужество его еще больше закалилось. Единственной целью его жизни была, как и раньше, борьба за свободу и справедливость.
После сердечных приветствий и взаимных расспросов я ознакомил Когана-Бернштейна с тем, что нами предпринято, и с программой, выработанной на Екатеринославском съезде, и закончил я свой рассказ предложением, чтобы он, Коган-Бернштейн, присоединился к нам.
Штернбрег кой-чем дополнил мою информацию и горячо поддержал мое предложение.
Коган-Бернштейн нас слушал с величайшим вниманием, а когда кончили, он задумался на минуту и спросил: