Естественно, все, что доступно медицине, было сделано для Алексея Николаевича. Государыня кормила его с помощью кормилицы (так как сама не имела довольно молока), как кормила она и всех своих детей.
У императрицы при детях была сперва няня-англичанка и три русские няни, ее помощницы. С появлением наследника она рассталась с англичанкой и назначила его няней вторую няню, М.И. Вишнякову. Императрица ежедневно сама купала наследника и так много уделяла времени детской, что при дворе стали говорить, что императрица не царица, а только мать. Конечно, сначала не знали и не понимали серьезности положения здоровья наследника. Человек всегда надеется на лучшее будущее. Их величества скрывали болезнь Алексея Николаевича от всех, кроме самых близких родственников и друзей, закрывая глаза на возрастающую непопулярность государыни. Она бесконечно страдала и была больна, а о ней говорили, что она холодна, горда и неприветлива: таковой она осталась в глазах придворных и петербургского света даже тогда, когда узнали о ее горе.
II
В конце февраля 1905 года моя мать получила телеграмму от светлейшей княгини Голицыной, гофмейстерины государыни, которая просила отпустить меня на дежурство – заменить больную свитскую фрейлину княжну Орбелиани. Я сейчас же отправилась с матерью в Царское Село. Квартиру мне дали в музее – небольшие мрачные комнаты, выходящие на церковь Знаменья. Будь квартира и более приветливой, все же я с трудом могла побороть в себе чувство одиночества, находясь в первый раз в жизни вдали от родных, окруженная чуждой мне придворной атмосферой. Кроме того, двор был в трауре. 4 февраля был убит великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор. По слухам, его не любили в Москве, где началось серьезное революционное движение, и великому князю грозила ежедневная опасность. Великая княгиня, несмотря на тяжелый характер великого князя, была бесконечно ему предана и боялась отпускать его одного. Но в этот роковой день он уехал без ее ведома. Услышав страшный взрыв, она воскликнула: «It is Serge?»[9]Она поспешно выбежала из дворца, и глазам ее представилась ужасающая картина: тело великого князя, разорванное на сотни кусков…
Таким страшным образом погиб великий князь Сергей Александрович. Злодея-убийцу схватили и приговорили к смертной казни. Характерно, что великая княгиня сама поехала к нему в тюрьму сказать, что прощает его, и молилась возле него. Молился ли он вместе с ней, я не знаю: социалисты-революционеры гордятся своим безбожием. Грустное настроение при дворе тяжело ложилось на душу одинокой девушки. Мне сшили траурное черное платье, носила я и длинный креповый вуаль, как носили остальные фрейлины.
Императрица приняла меня в большой приемной-гостиной. Она была тоже в глубоком трауре и показалась мне очень пополневшей. Она сказала мне, что видеть меня почти не будет, так как занята своими сестрами, великой княгиней Елизаветой Феодоровной и принцессой Ирэной Прусской. Кроме того, у них гостила императрица-мать. Свиты было много, и я чувствовала себя среди них чужой. По желанию государыни главной моей обязанностью было проводить время с больной фрейлиной, княжной Орбелиани, которая страдала прогрессивным параличом. Вследствие болезни характер у нее был очень тяжелый. Остальные придворные дамы также не отличались любезностью, я страдала от их частых насмешек – особенно они потешались над моим французским языком, и должна сознаться, что говорила я тогда очень дурно по-французски.
Государыню я видела только раз, когда она позвала меня кататься с собой, о чем мне сообщил скороход по телефону. Был теплый весенний день, снег на солнце таял. Мы выехали в открытой коляске. Помню как сейчас, что я не знала, как сидеть возле нее: мне все казалось, что я недостаточно почтительно себя держу. Вообще, я была подавлена всей окружающей обстановкой этой прогулки, кланяющейся публикой, казаком, который скакал за нами по дороге. Первые впечатления ярко остаются в памяти, и я помню все вопросы государыни о моих родных и ее рассказы о своих детях, в особенности о наследнике, которому было тогда 7 месяцев. Императрица торопилась вернуться к уроку танцев детей. Потом, вечером, княжна Орбелиани все дразнила меня, что императрица меня не позвала на урок, позови же она, может быть, княжна нашла бы предлог еще больше издеваться надо мной; таков был двор.