В этом году на яхту приезжал граф Витте после заключения мира с Японией. Видела его за обедом, перед которым он получил графское достоинство; он взошел вслед за государем сияющий и во время обеда рассказывал о своих впечатлениях об Америке.
III
Вернувшись в Петергоф, на следующий день императрица вызвала меня в Нижний дворец у моря, где их величества жили совсем одни, без свиты. В крошечном кабинете со светлой ситцевой мебелью[15] и массой цветов горел камин. Императрица, как сейчас помню, стояла в серой шелковой блузочке. Обняв меня, она шутя спросила, хотела ли я ее повидать сегодня? Шел сильный дождь, в комнате же у огня было тепло и уютно. Императрица показывала мне все свои книги, прочитанные и переписанные места из ее любимых авторов, фотографии родных, весь мир, в котором она жила. За письменным столом из светлого дерева стоял портрет во весь рост ее покойного отца.
Через несколько дней после нашего возвращения я уехала с семьей за границу. Мы остановились сперва в Карлсруэ у родных, затем поехали в Париж. Государыня передала мне письма к ее брату, великому герцогу Гессенскому, и ее старшей сестре, принцессе Виктории Баттенбергской. Великий герцог находился в имении Вольфсгартен. Дворец герцога окружал обширный сад и парк, устроенный по его плану и рисункам. После завтрака, во время которого великий герцог расспрашивал меня о государыне и ее жизни, я гуляла в саду с госпожой Граней, гофмейстериной Гессенского двора, милой и любезной особой. Она показала мне игрушки и вещицы, принадлежавшие маленькой принцессе Елизавете, единственной дочери великого герцога по первому браку, которая скончалась в России от острого заболевания. Видела я и белый мраморный памятник, воздвигнутый гессенцами в ее память. Ко второму завтраку, на который меня пригласили, приехала принцесса Виктория Баттенбергская с ее детьми, красавицей принцессой Луизой и маленьким сыном.
Меня занимал этикет при Гессенском дворе: принцесса Баттенбергская приседала перед своей молодой невесткой, принцессой Элеонорой. Принцесса Виктория отличалась большим умом, но говорила настолько быстро, что многое терялось в ее речи; она меня расспрашивала о русской политике, что ставило меня в затруднение, так как я мало что знала на этот счет. Она пригласила меня и мою сестру завтракать к ней в Югенгейм, в окрестностях Дармштадта. И брат, и сестра моей государыни снабдили меня письмами, я взяла их с собой в Париж, не зная, что еще не скоро мне придется их передать по назначению.
Пока мы приятно проводили время за границей, в России назревало народное неудовольствие, вызванное революционной пропагандой. Беспорядки начались забастовкой железных дорог, стачками рабочих и разными революционными демонстрациями. Все это нам мешало вернуться в Россию, но мы еще тогда не понимали, к чему все это может повести. Сознавая тяжелое положение Родины, я все время думала о государе, который должен был водворять порядок в государстве, и стремилась назад к государыне, которая разделяла все его заботы.
О Манифесте от 17 октября мы еще тогда ничего не слыхали. Манифест этот, ограничивающий права самодержавия и создавший Государственную думу, был дан государем после многочисленных совещаний, а также и потому, что на этом настаивали великий князь Николай Николаевич и граф Витте. Государь не сразу согласился на этот шаг не потому, что Манифест ограничивал права самодержавия, но его останавливала мысль, что русский народ еще вовсе не подготовлен к представительству и самоуправлению, что народные массы находятся еще в глубоком невежестве, а интеллигенция преисполнена революционных идей. Я знаю, как государь желал, чтобы народ его преуспевал в культурном отношении, но в 1905 году он сомневался, что полная перемена в государственном управлении может принести пользу стране. В конце концов его склонили подписать манифест. Императрица рассказывала, что она сидела в это время с великой княжной Анастасией Николаевной, и у них такое было чувство, как будто рядом происходят тяжелые роды. Слышала я тоже, что будто, когда государь, сильно взволнованный, подписывал указ о Государственной думе, министры встали и ему поклонились. Государь и государыня горячо молились, чтобы народное представительство привело Россию к спокойствию и порядку.
Открылась Государственная дума после высочайшего выхода в Зимнем дворце. Я с другими была в Тронном зале и слышала, как государь приветствовал членов Думы. Мало осталось у меня в памяти о Первой Думе; много было разговоров, а дела мало. Она была закрыта по высочайшему указу после двух месяцев существования. Газеты были полны сообщениями о событиях, происходивших на Руси, но до дворца доходили лишь слабые отклики.
15
По желанию императрицы обивку мебели в ее покоях делали обычно из английского ситца с цветочным рисунком. Не всем это нравилось, многие представители высшего света находили такой стиль «мещанским».