Командир батареи Брусин, его заместитель Анисимов, командиры взводов Муращенко,Спицын, политрук Белов- это те товарищи, благодаря чьим заботам и труду батарея во время стрельб всегда добивалась отличных результатов. Она считалась образцовой, и мы ею гордились. Но кипучая энергия и неуемная инициатива Брусина иногда вызывали ненужное беспокойство. Однажды к нам со Славиным пришел командир второго батальона.
- Что угодно делайте, а молчать не могу. Прямо скажу - завелись у вас любимчики. Среди командиров и красноармейцев идут нездоровые разговоры. Дескать, кто угоден начальству, тот и в глянцевых сапогах ходить будет.
- Что-то не понимаю вас. О чем вы толкуете?- спрашиваю.
- Как о чем? О брусинских щеголях.
- Только вчера был в батарее и ничего особенного не видел.
- Не знаю, как вчера, товарищ командир, но сегодня батарейцы вырядились как на праздник. И это вызывает у других недовольство.
После этого разговора мы со Славиным пошли в батарею и глазам своим не поверили. На всех красноармейцах новенькие сапоги, синие суконные брюки, аккуратные гимнастерки, артиллерийские шинели, клинки. У командиров шпоры.
- Где это вы раздобыли? Насколько мне известно, на полковом складе такого обмундирования нет,- спрашивает Славин.
- Хотите ругайте, хотите наказывайте. Пошел в интендантское управление округа, расплакался. Нет того, нет этого. Все батарейцы - настоящие русские богатыри, в плечах косая сажень. А одеты плохо. Брюки не на каждого подберешь. Шинель чуть ли не до пупа. Один срам в таком виде на людях показываться. Вот интенданты и помогли. Дали сапоги, гимнастерки, шинели, клинки... Только брюк на всех не хватило.
- Ну и как же вы вышли из положения?
- Я, товарищ командир, увидел на складе попоны из синего сукна. Попросил у интендантов. Дали. Привез в полк, в портняжную мастерскую. Договорился, чтобы потихоньку сшили из попон брюки. Хотел сделать сюрприз, а получилось как-то неловко...
Мы, конечно, пожурили Брусина за самовольство, но наказывать не стали. Благодаря его инициативе и отзывчивости интендантов батарея выглядела лучше всех в полку.
Я всегда любил присутствовать на полигоне, когда полковая батарея проводила стрельбы. Меня радовали отличная организованность батарейцев, завидная слаженность при выполнении боевых задач, взаимозаменяемость орудийной прислуги, бережное отношение к боеприпасам.
Однажды во время очередных артиллерийских стрельб я обратил внимание, что батарея как бы "растягивает" огонь. Спрашиваю у Брусина:
- Почему не увеличите темп стрельбы?
- А я, товарищ командир, нарочно его придерживаю. Если дать интенсивный огонь, снарядов не хватит. Сразу все израсходую и не на чем будет учить людей.
Такое рачительное, хозяйское отношение он проявлял ко всему, и это отличало его от многих других командиров.
1925 год. У нас идет подготовка к празднованию седьмой годовщины Красной Армии. Полк должен участвовать в военном параде. Встретил Брусина, спрашиваю:
- Как идут дела в батарее?
- Нормально. Завтра очередные стрельбы.
- Это хорошо. Одно меня беспокоит: скоро парад, а наши лошаденки уж больно плохи. С ними не то что на Красную плошадь, а за водой стыдно выезжать.
- Пусть это вас не беспокоит, товарищ командир. Как-нибудь выкрутимся.
Своей идеей он тут же поделился
- В Кремле, в военной школе ВЦИК, имеются хорошие артиллерийские лошади. Надо бы обратиться к командованию школы с просьбой выделить нашему полку на время подготовки и участия в параде необходимое количество лошадей. Наверно, не откажут. А там посмотрим, может, начальство оставит их у нас навсегда.
Я разрешил Брусину официально, от имени командования полка, обратиться в школу. И уже на следующий день, заглянув на конюшню батареи, увидел там коней-красавцев.
В день праздника Московский стрелковый полк впервые участвовал в параде на Красной площади. Помню, как тепло встретили москвичи наше появление. Когда на площадь въехала батарея, раздался гром аплодисментов. Впереди на резвом скакуне гарцевал Брусин. За ним - командиры и красноармейцы батареи. У всех до блеска начищены сапоги, шинели ладно сидят на богатырских фигурах.
С трибуны Мавзолея нас приветствуют руководители партии и правительства. Минопали площадь, поравнялись со Спасскими воротами, и запевала, красноармеец Федор Чернов, затянул, а все подхватили:
Веселитеся, ребята,
Эх, гармошка весела!
Подвела меня граната,
Но винтовочка спасла
С бодрой песней, веселой частушкой возвращались домой, в Замоскворечье, в Чернышевские казармы.
А вечером мне позвонил командующий Московским военным округом:
- Товарищ Фрунзе просил передать благодарность личному составу полка за участие в параде. Хвалил батарею. Она действительно превосходно выглядела.
Затем командующий поздравил нас от своего имени.
Недавно, перебирая свой архив, я неожиданно обнаружил несколько дневников. Вел их в период службы в Московском стрелковом. Среди записей разыскал стихотворение. Дневник помог восстановить в памяти ото автора Якова Кочетова и нашу беседу с ним.
Красноармеец Кочетов прибыл к нам из Ярославской губернии, может быть, прослужил в полку с полгода. И вот как-то вечером я застал его в клубе. Он сидел за столом, на котором лежала большая бухгалтерская книга в тяжелом узорчатом переплете.
- Чем занимаетесь?
Кочетов растерялся, но быстро встал и скороговоркой выпалил.
- Учусь, товарищ командир,- и подальше убрал книгу.
- Чему учитесь?
Красноармеец замялся.
- Можно посмотреть книгу?
Кочетову ничего не оставалось, как протянуть ее мне. На титульной странице чернильным карандашом было выведено: "Я. Кочетов. Стихотворения. Начато 6 дня января месяца 1925 года". Каллиграфической четкостью надпись не отличалась. Буквы, точно пьяные, падали в разные стороны.
- Значит, поэт?- спрашиваю.
- Какой там поэт, так, для себя... В деревне как следует учиться не мог, но к стихам тянуло. Бывало, хожу за скотиной, слова в ряд в уме слагаю, а записать не умею. В полку, как грамоте научился, стараюсь побольше своих стихов записать. Обидно, память не все удержала, позабыл многое.
- Это хорошо, что душа у вас к красивому тянется. Почитать можно?
Кочетов, краснея, разрешил, только попросил.
- Вы уж, товарищ командир, пожалуйста, никому не рассказывайте об этой моей слабости. Узнают товарищи - засмеют.
Я стал перелистывать страницы. Читал одно стихотворение за другим. В те минуты я не думал о грамотности автора, его умении владеть словом и правилами стихосложения. Ничего этого у него и не было. Но я безгранично радовался, прямо-таки был счастлив от сознания, что вчерашний безграмотный пастух в нашем Московском полку научился писать и читать. В нынешнее время армейской молодежи, да и не только армейской, трудно понять, какое это было огромное событие в те далекие дни.
Спрашиваю Кочетова:
- А сегодня вы сочиняли?
- Сочинял. О дисциплине.
- Почитайте-ка, - и передаю красноармейцу книгу. Он замялся, но потом преодолел смущение и начал читать:
Наш товарищ командир
От сохи, от плуга,
Слушать мы его должны,
Как старшего друга.
Наша главная задача - Ленина заветы:
Красну Армию крепить
И наши Советы.
Последние строки он прочел с пафосом. Куда девалась его робость!..
В те далекие годы большинство красноармейцев не умели ни читать, ни писать. И в полку многое делали, чтобы ликвидировать неграмотность.
Большую помощь в этом благородном деле оказывали нам студенты Московского университета и института имени Плеханова. В полку была штатная учительница, энергичная и веселая, находчивая и остроумная Регина Страшун екая.
В конце концов наши труды дали свои плоды. Пришло время, когда в Московском стрелковом была полностью ликвидирована неграмотность.
Не только у красноармейцев-у командиров и политработников тоже была огромная тяга к знаниям. У нас все занимались. Регина Страшунская многим нашим товарищам, и в том числе секретарю партбюро Пономареву, командиру хозяйственной роты Волкову, политруку Уздину, помогла подготовиться к поступлению в военные академии. Да и сам я с благодарностью вспоминаю, как готовила она меня к экзаменам в Академию имени М. В. Фрунзе.