Мы не знаем, где проходит линия фронта, что делается на Большой земле. Неизвестность всегда тяготит, и настроение у людей неважное. А тут еще фашисты сбрасывают листовки, в которых твердят: "Москва взята германскими войсками! Русские, сдавайтесь! Ваше сопротивление бесполезно!"
- На некоторых это действует разлагающе. Но я вижу, что абсолютное большинство не верит провокационным сообщениям и намерено продолжать борьбу с врагом.
- Что будем делать?- спрашивает Никитин.
- Воевать. Надо собирать силы, убеждать людей, что наше отступление, наши неудачи временны.
- Правильно,-говорит Никитин.-Надо принять все меры, чтобы вывести из окружения как можно больше людей.
- И не просто вывести, а уничтожить при этом как можно больше гитлеровцев,-добавляю я.
- С этим я согласен, Иван Васильевич. Только чем воевать? Винтовки без патронов, пулеметные ленты тоже пусты. Танков нет: мы их сами сожгли.
- Чем воевать? Немецким оружием. Забирать его у противника и им же бить гитлеровцев. Помнишь, как в гражданскую воевали?
- Как но помнить! Винтовки и пулеметы в моем эскадроне были и английские, ч французские, и бельгийские.
- А кто давал тебе все это оружие, Чсмберлен или Пуанкаре?
- Сами у беляков отбивали... В общем, Иван Васильевич, мне теперь задача ясна. Разрешите отделиться от вас и действовать самостоятельно.
Я дал согласие. Решил, что, идя разными путями, мы выведем из окружения больше войск. Условились о маршрутах и расстались. Со мной остались несколько офицеров. А это уже может служить ядром будущего соединения.
У нас нет никаких транспортных средств. Шагаем налегке строго на восток.
К вечеру 27-июня вышли на опушку леса. Видим недалеко три танка БТ-7. Похоже на то, что они заняли оборону.
Подходим к машинам. На корточках, прислонившись к броне, сидят танкисты. Увидев нас, поднялись. Старший доложил, что боеприпасов у каждой машины по комплекту, а горючего нет.
- Вот бы, товарищ генерал, горючего раздобыть!- тяжело вздыхая, говорит совсем молоденький паренек.- Все снаряды тогда пустили бы в дело, а так сиди и жди, когда на тебя кто из врагов нарвется...
За день мы прошли по лесным тропам большой и трудный путь. Изрядно утомились и решили отдохнуть у танкистов.
Только присели было, как проселочная дорога закурилась пылью, и на ней показалась вражеская колонна из 28 танков. Каждая минута дорога. Приказал танкистам открыть огонь.
Наш удар оказался для гитлеровцев настолько неожиданным, что, пока они пришли в себя и открыли ответный огонь, мы уничтожили двенадцать вражеских машин. К сожалению, у нас кончились снаряды, и фашисты начали безбоязненно нас расстреливать. Один за другим загорелись наши танки. Оставив их, мы стали отходить к лесу. Оглянулся, вижу, Крицын ранен. Помог ему отползти в укрытие. В это время девятка немецких бомбардировщиков начала "прочесывать" опушку. Когда они улетели, в живых нас осталось лишь несколько человек. У Крицына большой осколок прошил мякоть пятки. Ему разрезали сапог, портянкой крепко перевязали кровоточащую рану.
Меня тревожат разные мысли. Добрался ли до наших Кулик? Где сейчас Голубев, Никитин? Ни о ком из них я ничего не знаю.
Продолжаем медленно идти на восток. Крицыну трудно, мешает рана. Иногда мы делаем небольшие привалы и снова пускаемся в путь.
К вечеру повстречали нескольких красноармейцев. Их часть разбита. Оставшиеся в живых разбрелись.
- Почему без оружия? - спрашиваю. Немолодой красноармеец Гундоров с густыми отвислыми усами отвечает:
- А зачем оно, если патронов нет? Я свою винтовку, правда, приберег, да толк-то от нее какой?
- Будет толк. Мы еще повоюем. Приказываю присоединиться к нам и действовать вместе. Вижу, наш план им по душе - лица оживились.
- С генералом как-то крепче на земле себя чувствуешь, - весело замечает Гундоров. А затем добавляет:- Я проклятого германа знаю по первой империалистической.
- Ну и что о нем думаете?
- Одолеть его трудно, но можно.
- Правильно. Только панике не надо поддаваться.
- Это мы понимаем,- соглашается Гундоров.- Досадно только, что наверху у нас что-то проглядели.
Интересна психология старого солдата, понятна мне и солдатская боль. Во многом усач прав.
А Гундоров снимает пилотку, показывает на большой шрам:
- Зазубрина от немцев. Ношу с той войны. Злости на Гитлера у меня хватит.
Беседуя с бойцами, убеждаюсь, что большинство рассуждают здраво. Если в словах кого порой звучит уныние, то это не малодушие, не покорность вражеской силе, не признание поражения. Это злость, ненависть, овладевшая сердцами, а на войне она помогает!
Предлагаю бойцам немного подкрепиться, отдохнуть, а к ночи тронуться в путь.
Все, что у кого было в вещевых мешках, высыпали на плащ-палатку. Запасы скудные. Дай сейчас в три раза больше, сразу съедят. Но хотя Крицын и уверяет, что в лесу много грибов, ягод и голодать не придется, продукты решаю разделить на два раза. Путь предстоит большой, и трудно сказать, с чем еще встретимся.
Отдохнув и набравшись сил, тронулись дальше. Нас уже около тридцати человек. Медленно продвигаемся на восток. Крицыну все хуже. Он скачет на здоровой ноге, одной рукой опираясь на суковатую палку, другой на чье-либо плечо. Прошли метров пятьсот. Вижу, лицо лейтенанта покрылось испариной, но он молчит, не жалуется. Сделали небольшой привал. По рукам пошли фляги с водой. Пьем экономно.
Пока все отдыхали, один из красноармейцев срезал две ровные палки, быстро работая ножом, соорудил из них костыли. На них Крицын смог идти значительно быстрее.
Суровое испытание
Ночь. Идем строго по компасу. Стараемся не шуметь.
Над нами звездное небо. Издалека доносится шум самолетов, слышны разрывы артиллерийских снарядов.
На рассвете наткнулись на группу человек в двадцать. Первым заметил ее Гундоров, подошел ко мне, тихо говорит:
- Товарищ генерал, глядите: люди! И не поймешь, военные они или гражданские.
Предлагаю одному бойцу сходить за ними. Вскоре неизвестные подошли к нам. Внешне это разношерстный народ. Несколько человек сохранили не только форму, но и оружие. А кое-кто поспешил сорвать петлицы с гимнастерок, звездочки с пилоток, были и такие, кто заменил форму на истрепанную гражданскую одежду.
Интересуюсь, кто они, куда держат путь. Оказывается, из 10-й армии. Отступают от самой границы. Бродят уже третьи сутки. "Нарядную" гражданскую одежду раздобыли в одной из деревень.
- Опасно ходить в форме,-объясняет один из переодетых, оказавшийся старшим лейтенантом. - Кругом фашисты, да и свое кулачье снова клыки показало.
- Значит, советуете снять форму? Может быть, просто кончить борьбу, смириться с врагом? Молчит.
- Вообще-то вы правы, предосторожность нужна. Но прекращать борьбу мы не будем и форму свою не снимем.
Послышались слова одобрения. А старший лейтенант стоял смущенный, опустив голову.
Должен сказать, то, что в тылу врага я был в форме, благотворно влияло на подчиненных, подтягивало их, дисциплинировало, заставляло думать о своем внешнем воинском виде, беречь форму и с гордостью носить ее. И только, уходя на операцию, наши люди переодевались в гражданское платье. А возвращались в лес и снова надевали форму советского воина. Благодаря этому они всегда чувствовали себя в строю.
Нас уже около пятидесяти человек. На очередном привале собрал коммунистов и комсомольцев. Они составляли больше половины Объяснил, что каждый из них должен показывать пример мужества, дисциплинированности.
Из нескольких политработников и командиров создал группу разведчиков.
Четверым из них сразу же даю задание: под видом местных жителей пробраться в ближайшую деревню, разведать обстановку и раздобыть немного продуктов. Предупредил, чтобы действовали осторожно, стрельбы избегали. Оружие разрешил применять только в исключительных случаях.
Начало активных действий обрадовало людей. Настроение у всех поднялось. Каждый почувствовал, что отряд становится реальной силой...