— При свидетелях тебе говорю.
Обычно старец не давал жестких указаний, что делать, как жить, чтобы в случае неисполнения ученик не понес ответственности. Он сурово обличал и в общих чертах определял направление, в котором надлежит двигаться, но конкретный путь реализации этого указания предоставлял выбирать самому человеку. Однако случай с Ириной был исключительным, поэтому батюшка все за нее решил. Кроме того, он очень надеялся на Анастасию, недаром же он необычайно высоко ценил эту девушку.
— Возьмет, бывало, на общем благословении Настю за руку, — вспоминает матушка Серафимами скажет: «Вот, почтенные посетители, представляю вам эту девицу. Она сюда прислана Промыслом Божиим, она херувим».
Анастасия Бобкова действительно была незаурядным человеком. Имя, данное в Святом Крещении, «воскресшая», она оправдала подвигом всей жизни.
На Рождество из Гомеля приехала Екатерина Даниловна. Отец Мелхиседек дал ей 75 миллионов на дорогу, только бы привезла Иришу. Пошептавшись с матерью, та пошла к Батюшке за благословением съездить на праздник домой.
— На все четыре стороны, — сказал отец Нектарий и отвернулся.
И вечером не принял.
— Я ей все сказал, — передал через келейника.
Наконец, сжалился, но велел привести с собой
Екатерину Даниловну.
— Ты зачем сюда приехала, людей из монастыря выманивать? — выговорил он неразумной матери— Поговей у нас, да и отправляйся с миром, дочка теперь не твоя, а Божья.
Никуда не поехала Ирина, более того, перепуганная мать сама уговаривала ее не трогаться с места. Когда же приходили письма. Батюшка бывало перекрестит и отдаст, а мелхиседековы заберет, недели т ри носи г в кармане нераспечатанными, потом позовет:
— Ну, читай теперь, — а сам садится рядом.
— Вскрываю конверт, слезы текут, строчки расплываются, — улыбается матушка Серафима, — Так и не знаю до сих пор, что он гам писал…
Атмосфера сгущалась. Находиться в Оптиной становилось все труднее. Незадолго до описываемого времени в разоренном монастыре побывал протоиерей С. Четвериков, автор жизнеописания преподобного Амвросия. Уже в эмиграции он писал, что над обителью сгущались тучи, и недалеки были дни полного запустения.
Между тем до внутренней гибели было еще далеко, в Оптиной не угасала подспудная молитвенная жизнь, которая могла быть выкорчевана только физическим истреблением ее носителей. И когда предержащие власти поняли это, над пустынью пронеслась первая гроза: гонение на старца Анатолия.
Этот батюшка был особенно ненавистен новым хозяевам, и к тому имелись все основания. Он стяжал непростительную популярность среди простых людей, тех самых «униженных и оскорбленных», от имени которых совершалась революция и которые должны были послушно проклинать всяческий «опиум», а не собираться вокруг реакционных попов. 29 июля 1922 года к старцу явились с ордером на арест. Отец Анатолий попросил отсрочку на сутки. Чекисты приказали келейнику помочь собрать вещи к утру. На рассвете отец Варнава зашел в келью к Батюшке, нашел его очень ослабевшим и побежал за монастырским фельдшером Пантелеймоном, тем самым, который ездил со старцем Варсонофием в Астапово [3]. Когда они вернулись, отец Анатолий стоял на коленях, уронив голову на постель. Он был бездыханен. В полдень явились чекисты: «Ну что, готов твой старец?» — «Готов», — перекрестился келейник. А тот уж на столе, прибранный, и свеча в руке…
Великая скорбь охватила Оптину пустынь. Смерть батюшки Анатолия воспринималась как гибель старого уклада, ускользающее прошлое, а что взамен? В Казанском соборе всем миром отпели старца. Вместе с богомольцами, которых видимо — невидимо нашло из окрестных деревень, Ирина дала последнее целование первому своему духовнику и уронила горсть земли на гроб, да будет страдальцу пухом. Устраивать отдельное захоронение возможности не было, поэтому отца Анатолия положили у ног батюшки Амвросия, причем могилу рыли внутри, для чего часовню несколько удлинили. О мраморе для надгробия тоже мечтать не приходилось — водрузили деревянное, окрасили белой краской. Надпись на гробнице гласила: «О сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою» (Ин. 13,35); «Пребываяй в любви, в Бозе где бывает и Бог в нем пребывает» (1Ин. 4,16). Когда копали, обвалилась могила отца Макария, гроб приоткрылся, и старческое тело предстало нетленным…
На девятый день после смерти отца Анатолия в Оптину неожиданно приехала его киевская духовная дочь Е. Г. Рымаренко. Батюшка настойчивым письмом приглашал ее на конец июля, но она сумела выбраться только сейчас. Убитая ужасной вестью, плохо понимающая все происходящее, женщина провела в монастыре несколько дней. К отцу Нектарию, единственному теперь старцу в Оптиной, поначалу она была настроена недоверчиво, и батюшка, чувствуя это, не принимал ее. Потом вышел и говорит:
3
Иеромонах Пантелеймон, казначей и фельдшер, родом из Сухиничей. Прошел медицинские курсы в Калуге. После ссылки вернулся в Козельск, где и умер. Его хоронила Анастасия Бобкова. О. Варнава (в миру Василий) был без одной ноги. 20–летним юношей он работал в угольной шахте. Бадья с людьми оборвалась, и пока Василий летел вниз, дал обет пойти в монахи, если останется жив. Все погибли, а ему только оторвало ногу. В Оптиной был келейником о. Анатолия (Потапова). После революции три года был в ссылке, затем служил в Павловске под Ленинградом. В 1937 году арестовали вторично и заключили в северный лагерь, где он вскоре скончался.