— Кто там? — раздался откуда-то сверху, словно с потолка, сиплый старушечий голос.
— Переночевать пустите? — спросил Трубников.
— Чего же пускать, коли сам зашел?.. На, держи, у нас постелев нету.
Пахнув в лицо воздухом, мимо Трубникова пролетело что-то большое и тяжело шмякнулось на пол. Он нащупал теплый от печи овечий тулуп.
— Спасибо, бабушка.
Сев на лавку, он стал стягивать сапоги. Упираясь кулаком в подъем, он силился носком другого сапога сдвинуть пятку. Но левая рука его все еще оставалась неловкой, и сапог не поддавался. Спать обутым? Не отдохнешь. Можно спать в одежде, это не так важно, лишь бы ногам было привольно. Он снова что есть силы надавил кулаком на подъем, и несуществующая рука зашевелилась и потянулась на помощь руке-сиротке. Стараясь не обращать внимания на эту призрачную руку, Трубников давил все сильнее, и вот сапог поддался, и ступня скользнула в голенище. Он стряхнул сапог на пол, как поверженного врага, размотал и сбросил портянку. Со вторым сапогом дело пошло быстрее. «В общем, разуваться могу сам», — удовлетворенно подумал Трубников, растягиваясь на тулупе.
В непроглядной тьме Трубников телесно ощущал просторность избы, не населенной вещами, и дух здесь был, как в сенях, пустой, земляной. Так не должно пахнуть в человечьем жилье.
«Экая бедность!..» — подумал Трубников, забываясь тяжким сном усталости.
Когда он проснулся, было еще темно, но на улице тихо занимался рассвет. Теперь Трубников уже видел пустые углы избы, громаду печи, на которой возилось что-то белесое. Это старуха в посконной рубахе чесала себе голову.
— Бабушка, а где Силуянова дом?
— Вона! — проворчала старуха, бросив чесаться. — Так тебе Сенька Силуянов надобен!.. Кабы знала, не пустила бы…
— Громче дыши, старая! — нетерпеливо сказал Трубников. — Как мне Силуянова найти?
— Через дом от меня, будь он неладен! — огрызнулась старуха.
Трубников с трудом обулся, взял рюкзак и вышел на улицу. Лишь очутившись за порогом, он хватился, что забыл спросить старуху, по какую сторону живет Семен. Но едва увидел слева большую справную избу под железом, как сразу решил, что нашел Семена.
Он стучал долго, до боли в руке, наконец принялся колотить в дверь сапогом. В сенях послышался шорох, с лязгом упал железный засов, щелкнула задвижка, тренькнул крючок и ржаво заскрипел ключ в замке.
Дверь распахнулась. Защищая рукой фитилек керосиновой лампы без стекла, наружу выглянул Семен. Дрожащий отсвет пламени бегал по широкому, плоскому, небритому лицу, усиливая испуг и смятенность, написанные на этом лице.
— Ну, здравствуй, что ли, — сказал Трубников.
— Егорушка, — проговорил Семен, и губы его поползли в счастливой, расслабленной улыбке.
— Рад, что я, а не кто другой? — усмехнулся Трубников.
— Егорушка! — растроганно говорил Семен, будто не слыша сказанных Трубниковым слов.
Семен сунулся к нему, чтобы обнять, лампа ему мешала, он поставил ее на порог и крепко прижал Трубникова к своему теплому со сна телу. Они поцеловались, и Трубников ощутил что-то родное, то ли в запахе, то ли в знакомых ухватистых руках Семена. «Может, еще оживет старая дружба», — подумал он.
А Семен, подняв лампу с пола и держа ее вровень с лицом, пристально, с испугом и жалостью вглядывался в друга.
— Как они тебя!.. — проговорил он. Подбородок его задрожал.
— Разве не знал? — удивился Трубников.
— Откуда?.. Ты писал, что ранен, а об этом ни слова. Где же тебя угораздило?..
— Да уж под Берлином, под самый, как говорится, занавес… Ладно, может, все-таки в дом пустишь?
— Прости, Егорушка… — Семен, смешно пятясь, впустил Трубникова в сени, нащупал за спиной ручку и распахнул дверь, ведущую в избу.
Трубников вошел в теплый, густо, кисло пахнущий сумрак избы и услышал, как залязгали замки и запоры.
— От кого запираешься? — спросил он, стягивая со спины рюкзак.
— Донь! — приглушенно крикнул Семен. — Слезай, Егор, старый друг, приехал.
— Не ори, детей разбудишь! — сказал с печи женский голос. Ситцевая занавеска колыхнулась, показалась полная белая нога. Отыскивая опору, нога заголялась все выше, Трубников увидел круглое колено, мясистую, тяжелую ляжку; тут Доня наконец догадалась одернуть подол.
«Раскормил бабу, — подумал Трубников, — с каких только достатков?»
— Здравствуйте, — сказала Доня, протягивая дощечкой маленькую толстую руку.
Она была невысока ростом, кругла, полна и крепка, как грецкий орех, темнобровым лицом красива. Когда Трубников подал ей левую руку, она не смутилась и ловко, будто была к тому готова, поймала ее и осторожно встряхнула.