Он хранится в столике с зеркалом. Достала его и бегло просмотрела. Одни стенания. Одна мольба покончить со всем быстрее. Иногда встречаются романтические мечты, но после них опять раскаянье в грязных мыслях. Ох, бедняжка… И выпороть, и утешить тебя одновременно хочется.
Ты сама не ведала, что этими вот страницами лишь помогала мачехе. Я полностью уверена, что она тайно просматривала дневник. И часто действовала по угнетению твоего сознания, зная наперёд, что ты думаешь и о чём тревожишься.
Ну… Раз это работает так, то стоит продолжить “мемуары”! Взяв в руки перо и обмакнув его в чернила, я написала следующее:
”Сегодня имела очередной разговор с Марией Артамоновной. Умная женщина. Теперь с высоты своих прожитых лет, готова признать это.
Но мне жаль её. Она не ведает, что творит, приближая себя к катастрофе. Столько соблазнов вокруг неё, которым не может противиться. Сама призналась! Пожалуй, буду подсыпать в скоромную еду ей стрихнину. Но только чуть-чуть, чтобы, не дай бог, не померла. Помучается животом немного и от бесовской пищи откажется.
Только надо обязательно написать для себя, во что класть, а во что не класть. Ещё перепутаю и сама съем. Потом напишу. Сейчас и так хорошо помню любимые матушкины блюда. А пока почитаю. Как же я соскучилась по своим книгам!”.
Дальше ещё полстраницы бессвязного бреда в Лизином стиле, чтобы слегка замаскировать главную мысль. С трудом, но всё-таки получилось дописать почти без клякс.
После этого пошла на прогулку, чтобы немного укрепить тело на свежем воздухе. Кажется, первый день в роли настоящей барышни оказался не таким уж и страшным, как я себе представляла до этого. Ну… Во всяком случае, нестрашным для меня. Интересно, какие сюрпризы завтрашний день преподнесёт?
7
“Завтрашний день” начался на редкость банально… для людей этого времени, но не для меня. Встала, сделала зарядку. Да, прошлая обладательница тела пренебрегала нагрузками и поспать любила, судя по давно взошедшему солнцу. Дыхательная гимнастика, “планка”, приседания хоть и изрядно утомили изнеженное тело, но знатно разогнали кровь по венам. Прислушалась к пульсу. Немного частит, но не критично. После болезни намного хуже бывает.
Итак, с чего начать? С элементарной гигиены. Насколько помню, должна быть вода. Горячая вода в тазике, которую приносят служанки. Но ни воды, ни служанок что-то не видно. Накинув тяжёлый, сильно потрёпанный халат, вышла из своей комнаты в поисках тех, кто поможет мне с умыванием.
— Стоять! — приказала полной девушке, что резвым колобком попыталась проскочить мимо меня с ворохом постельных принадлежностей.
— Ась, барыня? — замерла она.
— Мыться желаю.
— Токмо холодная водица есть. Мэри Артамоновна всю тёплую извели.
— Не поняла… А вы что, только на неё готовили?
— Про вас не говорено.
— А вот сейчас говорено!
— Никак нельзя. Тама в печи еда томится.
— Значит, вынимаешь её и греешь воду.
— А как же это так? Барыня скоро кушать изволит.
— А вот так. Мария Артамоновна вчера одухотворилась от моего чудесного выздоровления и начала поститься раньше срока, на хлеб да воду себя посадив. Зачем нам еда тогда? Я тоже многого не прошу. Соленья какие имеются?
— Капустка квашеная, огурчики, мочёные яблоки.
— Достаточно. Ещё молочка крыночку и… Стоп. Молочко с огурчиками смешивать не хочу, чтобы потом от горшка до горшка не бегать. Ты хлеба и медку принеси. А вот уже в обед нормально поесть можно будет. Картошечки, сальца… Чего ещё делать собиралась?
— Курочку.
— Пусть будет. Но только на меня одну! Не забыла, что Мария Артамоновна постится?
— Чудно. А чего ж барыня сама не приказала?
— Тебе моего слова мало? Совсем распустились! — натурально топнула я ногой, с трудом сдерживая гневное выражение на лице. — Так и норовите мою мачеху в грех ввести из-за своей лени! Ох, и накажет она тебя…
— Ой! Не говорите, пожалуйста, Лизавета Васильевна! Дура я!
— Уговорила… э-э-э… Стешка. Но за это и у меня бельё поменяешь.
— Так не велено. Токмо у барыни.
— А я кто?
— Падчерица ейная. Вы уж не серчайте, но мыльного раствору только на чуток бельишка хватит. Можно завтра на речке ваше постирать, если барыня прикажет.