Нет ничего удивительного в том, что христианство было принято варварскими племенами, прежде всего в арианской версии. Как мы помним, проповедник Арий доказывал, что Бог — Сын не «единосущен», а всего лишь «подобносущен» Богу-Отцу. За этой теологической тонкостью скрывался достаточно ясный смысл. Варвар, привыкший повиноваться предку, просто не мог принять идею о том, что сын может быть равен отцу по значению и авторитету. Ведь отец может породить сына, а может и убить его. Именно потому Бог- Отец более важен. Только Он — вечен, т. е. не порожден никем и, следовательно, никому не подчинен и не подотчетен. А Бог-Сын — не вечен, порожден и, следовательно, подчинен Богу-Отцу.
Именно так и истолковали смысл христианства варвары — в соответствии со своими привычными понятиями.
Пришлась кстати варварским королям и другая христианская идея — идея любви к ближнему. Для них было не так важно, что именно двигало Христом, когда Он призывал возлюбить врагов своих и подставлять ударившему другую щеку. Варварские короли усмотрели в этом требовании реальный, практический, «прикладной» смысл: требование любви к ближнему помогало смирить вражду между родами в собственном племени.
Теперь, в эпоху «кризиса родового строя», примирение соплеменников из разных родов стало происходить совсем иначе. Штраф за убийства и прочие преступления стал платиться королю — ведь это он теперь стал считаться всеобщим предком — отцом народа. Но был и более старший, еще более авторитетный предок — Отец Небесный. Преступник своим злодеянием наносил ущерб и Ему. И этот ущерб следовало возместить тоже.
Христианский священник в варварских племенах выполнял, таким образом, двоякую задачу. С одной стороны, он проводил «профилактику преступлений» — регулярно призывал буйных соплеменников к смирению, к любви, к прощению. С другой — от имени Бога наказывал тех, кто не внял его проповедям.
Божье наказание представлялось неотвратимым. Его можно было понести на земле, раскаявшись и совершая трудные богоугодные дела. Но тот, кто не раскаялся и не искупил свою вину уже в этой жизни, должен был подвергнуться значительно большему наказанию после смерти.
Такие миротворческие функции христианство выполняло в средние века. В Новое время роль его существенно изменилась. Мыслители ХVII века — и прежде всего Ф.Бэкон, Р.Декарт, Дж. Локк — попытались соединить христианство с наукой, а также выразить в христианских понятиях новое представление о свободе и достоинстве человека.
Вопросы для самоконтроля
Как Христос относился к возможности осуждения применяющих силу?
Как в христианстве трактовалось отношение к обычаям кровавой мести?
Какую роль сыграли эти представления для укрепления христианских традиций в мировом сообществе?
Какова роль появления королей в родовых отношениях варваров?
Короли и советы старейшин — перспективы развития. Как трактовали варварские короли идею «любви к ближнему»?
Какова роль христианского священника в варварских племенах? Большинство европейских и американских сторонников ненасилия, принципиально отрицающих возможность морального оправдания насилия, рассматривают свою позицию как последовательное продолжение дела Иисуса Христа. Является ли такая интерпретация учения Иисуса Христа единственной со стороны его последователей?
Какова в этом вопросе позиция христианских конфессий?
Что нового внесло в представление о равенстве людей Христианство?
Тождественно ли ненасилие покорности?
Лекция 4. А. Шопенгауэр — философия ненасилия эпохи модерна
Имя Артура Шопенгауэра в связи с философией ненасилия вспоминается в России крайне редко. По всей видимости, причиной тому — те представления о европейской философии ХIХ века, которые десятилетиями насаждались «красной профессурой» в СССР и превратились в «самоочевидности». Вся европейская философия девятнадцатого столетия именовалась советскими бойцами идеологического фронта «буржуазной философией эпохи кануна и начала империализма»: то, что не соответствовало марксизму, было объявлено враждебным ему и «идейно ущербным». Поэтому непосредственное изучение первоисточников не поощрялось: к ним допускались только особо проверенные люди. Все прочие должны были знать назубок только пару-другую обязательных критических формул, чтобы с порога дать отпор пресловутым и небезызвестным буржуазным философам, не читая их.
К числу таких обязательных критических формул относилась характеристика А.Шопенгауэра как иррационалиста, социального пессимиста и родоначальника немецкой «философии жизни». Но самое главное — он фигурировал в роли идейного предшественника Ф.Ницше. А всякому советскому интеллектуалу было известно, что Ф.Ницше — это главный вдохновитель немецких национал-социалистов. Так в просвещенном обыденном сознании выстраивалась нехитрая цепочка умозаключений: германский фашизм[1] — это насилие в наиболее откровенной и жестокой форме; Ф.Ницше — идеолог германского фашизма; А.Шопенгауэр — идейный наставник Ф.Ницше; следовательно, А.Шопенгауэр — идеолог насилия.
Едва ли стоит доказывать специально, что созданный советскими пропагандистами виртуальный мир «враждебной марксизму буржуазной философии эпохи кануна и начала империализма» имел такое же отдаленное отношение к реальности, как и царство сатаны — во времена инквизиции. Он был создан для сплочения соратников, для мобилизации на борьбу, для стимуляции бдительности и боевитости, то есть для распространения в советском обществе всего того, что представляет собой прямую противоположность толерантности и ненасилия.
До революции 1917 года европейская философия ХIX века воспринималась в России значительно более адекватно. Российская интеллигенция регулярно выезжала в Европу, поддерживала постоянные связи с университетским миром Старого Света и внимательно следила за его культурной жизнью, зная о ней не понаслышке. Такое — компетентное и непредвзятое — представление о философии А.Шопенгауэра позволяло дореволюционным русским мыслителям рассматривать ее как разновидность философии ненасилия. Как мы уже говорили в лекции, посвященной буддизму, учение А.Шопенгауэра вполне можно считать попыткой переложения буддизма на европейский философский язык. Именно через Шопенгауэра буддизм был воспринят Л.Н.Толстым, который пережил кратковременное, но сильное увлечение его идеями. Об этом свидетельствует, в частности, письмо Л.Н.Толстого к А.А.Фету от 30 августа 1869 года:
«Знаете-ли, что было для меня настоящее лето? — Непрестающий восторг перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал. Я выписал все его сочинения, и читал, и читаю (прочел и Канта). И, верно, ни один студент в свой курс не учился так много и столь много не узнал, как я в нынешнее лето. Не знаю, переменю ли я когда мнение, но теперь я уверен, что Шопенгауэр — гениальнейший из людей. Вы говорите, что он так себе, кое-что писал о философских предметах. Как кое-что? Это весь мир в невероятно-ясном и красивом отражении. Я начал переводить его. Не возьметесь ли и вы за перевод его? Мы бы издали его вместе. Читая его, мне непостижимо, каким образом может оставаться его имя неизвестным? Объяснение только одно — то самое, которое он так часто повторяет, — ״что кроме идиотов на свете почти никого нет”».
Столь причудливыми путями распространилась философия ненасилия в мире:
идеи мудрецов Древней Индии были восприняты немцем А. Шопенгауэром, адаптированы им к восприятию европейца и соединены с достижениями западной философии и науки; затем труды А.Шопенгауэра прочитал великий русский писатель Лев Николаевич Толстой, который соединил воспринятый через А.Шопенгауэра буддизм со своей авторской интерпретацией христианства; произведения Л.Н. Толстого прочел в Южной Африке (!) индиец (!) М.К. Ганди, чтобы превратить философию ненасилия не только в практическую этику, но и в политическую стратегию освобождения своей страны от британского владычества.
[1]
Так в СССР именовался национал-социализм, чтобы никоим образом не бросить тень на социализм.