Выбрать главу

Так что вовсе не один только бог внушал М.К. Ганди его идеи ненасильственного освобождения Индии.

Политическую деятельность свою М.К.Ганди начал в Южной Африке, куда отправился вести дела индийской торговой фирмы в 1893 году. Здесь вовсю практиковалась политика, впоследствии получившая название «апартеид». Буры (потомки первопоселенцев из Голландии) и англичане объявили себя хозяевами, а индийцев и других цветных допускали только как дешевую рабочую силу, всячески ограничивая в правах. М.К. Ганди был выдворен из вагона первого класса, не был допущен в дилижанс только для белых, ему, как и другим «цветным», не разрешалось ходить по тротуарам. Но индийцам приходилось терпеть все эти унижения — независимо от их образования и статуса — потому что на родине работы для них не было.

Первые замыслы новой политики — ненасильственного сопротивления — пришли к М.К. Ганди именно в Южной Африке. Он решил, что не будет отвечать насилием на насилие местных властей, и даже не будет отвечать грубостью на грубость. (Впрочем, такой возможности у него и не было; индиец в Южной Африке был абсолютно бесправен, его могли выслать и просто избить до смерти). В ответ на оскорбления и насилие М.К.Ганди решил вести себя подчеркнуто вежливо, но твердо требовать соблюдения своих законных прав. Кроме того, он решил прощать оскорбления, смотря на оскорбившего его белого как на больного или как на ребенка, который не ведает, что творит.

В мае 1894 года М.К.Ганди собрал всех индийцев, проживавших в Претории, и призвал их к единству в ненасильственной борьбе за свои права, к отказу от внутренних распрей и к забвению деления на касты. Была создана партия — Индийский конгресс южноафриканской провинции Наталь. Ее цель состояла в том, чтобы отстаивать законные права индийцев как граждан Британской империи и, в частности, добиваться их равенства с белыми. Кроме того, члены партии стремились обучать детей индийцев в импровизированных школах, улучшать санитарные условия жизни индийских семей и распространять по всему миру информацию о бедственном положении индийцев в Южной Африке.

В наши задачи не входит рассмотрение политической деятельности М.К.Ганди во всех деталях и частностях — начиная с его акций в Южной Африке и заканчивая борьбой за независимость Индии. Мы расскажем только об одном эпизоде, который позволит понять, что именно Ганди подразумевал под ненасильственной борьбой, ахимсой и сатьяграхой.

22 августа 1906 г. правительство Трансвааля публикует проект закона, который вызвал бездну возмущения у индийцев. Суть закона состояла в том, что все они, желающие проживать в Трансваале, должны были пройти регистрацию в полиции — не только мужчины и женщины, но и дети, начиная с восьми лет. После этого им выдавались специальные удостоверения. Индус без такого удостоверения подлежал аресту и высылке из страны. Полиция получала право проверять регистрацию по месту жительства, в том числе — входить для этого на женскую половину дома, куда посторонним мужчинам доступ был категорически воспрещен.

Индийцы были взбешены таким чудовищным, бесчеловечным законом. Некоторые из них заявили, что не допустят полицию на женскую половину и, если надо, не остановятся перед применением оружия. М.К. Ганди заявил, что он лучше умрет, чем согласится с подобным законом.

Современному россиянину трудно объяснить, что именно так возмутило индусов в этом законе об обязательной регистрации. Здесь надо учесть, что приехавшие на заработки в Южную Африку индийцы отнюдь не привыкли жить по законам правового государства. Они сформировались в условиях традиционного общества. Чтобы объяснить, что это означает, можно провести такую аналогию. До реформы 1861 года, отменившей крепостное право, элементарной хозяйственной единицей на Руси был крестьянский двор, и лишь один человек, именовавшийся в народе «большаком», представлял его перед государством и правом. Он один участвовал в сельских сходах, а дальше и его представляли перед государством староста и помещик. Представим теперь, что вся русская семья крепостных времен снялась с места и поехала на заработки в Южную Америку. Она попыталась там жить так, как жила в России, то есть по обычаям традиционного общества. И вдруг приходят какие-то полицейские и требуют переписать всех, кто живет в доме, да еще и заплатить за каждого подушную подать — три фунта стерлингов.

Крестьянин поначалу только почесал бы в затылке от недоумения. Женщина на Руси в крепостные времена за человека вообще не считалась — как все мы помним из произведения великого Н.В.Гоголя «Мертвые души», ревизская сказка, то есть список крепостных крестьян помещика, сдаваемый, в том числе, и в полицию, не включала лиц женского пола. И негодяй Собакевич надул Чичикова, обманом вписав в список — для увеличения общего количества продаваемых фиктивно крестьян — женщину Елизавету Воробей, воспользовавшись тем, что ее фамилия звучит «по-мужски». Детей же в доме вообще никто всерьез не считал. Занятие это было довольно бессмысленное, потому что до 21 года не доживал каждый третий ребенок (никакой педиатрии, разумеется, не было и в помине). Полновластным хозяином в семье, единственной властью в доме был старший мужчина — «большак». Он вовсе не намеревался допускать каких-то посторонних в дом — пусть даже хоть самого полицмейстера. Впрочем, и полицмейстер едва ли пошел туда с проверкой. Что же касается права входа на женскую половину, то даже во времена царя Алексея Михайловича, отца Петра Великого, царица не имела права выйти к гостям — она могла только подглядывать за ними через щелочку в двери. Алексей Михайлович пошел на чудовищное нарушение традиций, когда велел ставить театральные спектакли на западный лад и выходил смотреть их вместе с женой. А когда его сын Петр велел выводить боярских жен и дочерей на ассамблеи, то есть публичные собрания, то за такое посрамление и выставление на позор (т. е. на обозрение) женской части семей он был прозван Антихристом.

Если продолжать наш воображаемый пример, то русские крестьяне устроили бы в Южной Африке в ответ на подобный закон об обязательной регистрации нечто вроде стрелецкого бунта, бессмысленного и беспощадного. Они, разумеется, привыкли к угнетению, но — к такому угнетению, которое осуществляется в строгом соответствии с заветами предков и их традициями. Если смотреть на вещи объективно, то введение закона об обязательной регистрации как раз и призвано было обеспечить работающим индийцам все права. Едва ли стоит пояснять современному россиянину ситуацию с гастарбайтерами. Если у них нет регистрации, их заставляют работать за гроши, без договора, и обирают все — от собственных «бригадиров» до кондуктора в автобусе, который угрожает сдать в милицию, если не дать ему взятку. Но такое предложение жить по законам цивилизованного, индустриального общества гастарбайтеры рассматривают именно как посягательство — если не на их права (которых у них в традиционном обществе, собственно, и нет), то на уклад их жизни, на культурные традиции и т. п.

Если бы вспыхнул бунт, вызванный таким законом об обязательной регистрации, его исход был бы предрешен. Убитые, раненые, высланные на родину, где нет работы. Если же безропотно исполнять этот закон, то можно лишиться последних остатков уважения со стороны местного населения. Оно было настроено к индусам откровенно враждебно, поскольку те создавали конкуренцию на рынке рабочей силы. Пароходу, на котором приплыл в Южную Африку Ганди, ездивший за семьей в Индию, толпа не давала причалить в порту. Она требовала, чтобы приплывшие индусы-гастарбайтеры тем же пароходом отправлялись назад, на родину и, видимо, кричала сакраментальную фразу: «Понаехали тут!»

Величие Ганди как политика заключалось именно в том, что он умел лавировать между колониальными властями и соплеменниками. К властям Ганди явился как человек, причастившийся западной культуры, как юрист. Он заявил, что закон об обязательной регистрации, в принципе, возможно, и соответствует праву, но в нем есть, к сожалению, досадные моменты, оскорбляющие национальное достоинство индийцев и даже вообще человеческое достоинство как таковое. Индийцы не могут допустить полицию на женскую половину дома. А требование оставить отпечатки пальцев оскорбляет любого человека, независимо от национальности, поскольку его приравнивают к преступнику.