Выбрать главу

Т.Гоббс, по сути дела, представлял такое состояние как чистую абстракцию. Он, правда, говорил, что такое состояние перманентной войны существует у американских индейцев, которые именно по этой причине и не могут создать ни промышленности, ни развитого сельского хозяйства: все немедленно разоряют и разграбляют враги. Но представители северо-американских племен были доставлены в Европу мореплавателями относительно недавно, а потому ничего реального об их жизни на самом деле ни Т.Гоббс, ни остальные европейцы не знали. В самой Европе Гоббс, естественно, не мог указать на страну, в которой сохранилось бы такое естественное состояние человечества. Однако он допускал, что к этому первобытному состоянию человечество легко вернется, если смута — великое чудовище Бегемот — победит государство, которого Гоббс выводит в образе дружественного великана Левиафана, который покровительствует людям.

Этатизм Т.Гоббса весьма близок взглядам тех сегодняшних российских политиков, которые полагают, что в переходный период от одного общественного уклада к другому моральные и культурные регуляторы человеческого поведения прекращают действовать. Традиция воспитания прерывается, человек оказывается без твердых моральных ориентиров, а в этой ситуации у него моментально возрождается изначально присущая ему тяга к «силовому» решению проблем. Поэтому только государство с его «силовыми министерствами» способно привести людей к порядку и подавить в них первобытную склонность к насилию. (Остается только добавить, что этот «взгляд» на вещи сегодня, похоже, безгранично доминирует на телевидении, по всем каналам которого демонстрируются сериалы о милиционерах, солдатах, сотрудниках спецслужб и даже суворовцах, словом, о людях службы, несущих обществу добро).

Т. Гоббс полагал, будто человек изначально склонен к насилию только по одной той причине, что люди рождаются равными. А если так, то каждый из них имеет равное право на весь мир. Имея равные права на всё, люди непременно передерутся. Вот и начинается «война всех против всех». Интересно, что близкую позицию занимал в середине жизни Ф.Ницше. Он призывал посмотреть на берег, подмытый рекою: на возникшем обрыве можно видеть множество слоев, которые откладывались один за другим. Самые нижние существовали давным-давно, самые верхние возникли недавно. Точно такова же и психика человека. По мнению Ф.Ницше, маньяки, убийцы и прочие насильники — это не извращение человеческой природы, не отход от нее, а всего лишь возвращение к наиболее глубоким, архаичным слоям психики. На заре человечества такими убийцами и насильниками были все. И только многолетняя культурная работа, осуществленная государством и церковью, а затем — великими воспитателями человечества и деятелями культуры, позволила сковать этого древнего насильника в человеке. Ф.Ницше сравнивал человека с яблоком: культура — это тонкая кожура, которая с трудом сдерживает раскаленный хаос, таящийся внутри агрессии. Задача государства и культуры, которая должна состоять у него на службе, как раз и заключается в том, чтобы держать эту дикую агрессивную сущность человека в культурном плену.

Если теперь мы двинемся от этих гипотетических состояний, в которых нет ровно ничего человеческого, вправо, в сторону все большего и большего возрастания ненасилия, то следующая позиция на шкале должна обозначать войну, но — уже войну, которая ведется «цивилизованно», согласно рыцарским обычаям и правилам чести. Здесь уже не каждый сам за себя, и воюет он не против всех, а только против врагов — вместе с соплеменниками. Насилие, как видим, уже ограничивается наполовину — соратники, соплеменники, союзники ему не подлежат, пока не переметнутся на сторону противника.

Первоначально правила ведения войны и воинские обычаи распространяются только на свое собственное племя или род: определены наказания за дезертирство, невыполнение приказа, предательство. Единородцы выступают в качестве союзников, от которых можно ждать помощи и поддержки. Неоказание такой помощи сурово карается как преступление. Естественно, что на этой стадии существует две этики: одной надо следовать в отношении с единородцами, второй — при столкновении с врагами. Обман соратника-единородца сурово карается. Но обман врага — как военная хитрость прямо предписывается военной наукой. Убийство «своего» — преступление, убийство врага — доблесть. При сопротивлении его надо беспощадно уничтожать — в соответствии с известной формулой пролетарского насилия, выведенной А.М.Горьким: «Если враг не сдается, его уничтожают».

Следующая позиция на нашей шкале, если рассуждать логически, должна предполагать существование некоторых обязательств уже не только по отношению к единородцам-союзникам, но и к врагам. Война на этой позиции становится «рыцарской», боевые действия — «цивилизованными» и даже регулируемыми международным правом. Возникновение некоторых обязательств перед противником, отказ от вероломных, жестоких, нечестных правил ведения войны, а также от жестокого обращения с побежденными, безусловно, связаны с тем, что война даже в глубокой древности отнюдь не была самоцелью. Задачей войны было вовсе не уничтожение противника, а установление более выгодных для себя отношений с ним после победы.

История древней Руси — как впрочем, и всех других европейских государств — свидетельствует, что воины велись ради обеспечения выгодных условий следующего за ними мира. Древнерусские купцы — как, впрочем, и купцы всех прочих народов — первоначально были наполовину воинами, и только наполовину купцами. Они легко превращались в воинов, если оказывалось, что желаемое можно захватить силой, а не выменять на свои товары. Русская «военно-торговая экспедиция» во главе с князьями прибывала в Константинополь и первым делом выясняла, где находятся цареградские вооруженные силы. Если выяснялось, что наличных сил недостаточно, возникало сильное искушение ограбить город. Если существовала возможность получить суровый отпор, экспедиция предполагали честную торговлю. Историки говорят, что некоторые военные столкновения русских «военно-торговых» экспедиций с войсками Константинополя проистекали из желания перезаключить торговые договоры на более выгодных условиях. Так, результатом одной из побед русских над греками было заключение договора о беспошлинной торговле и о содержании торгового представительства Киевской Руси за счет Константинополя. И знаменитое прибивание щита к воротам Царьграда отнюдь не было знаком его покорения. Оно символизировало всего лишь успешное окончание переговоров о торговле на новых условиях.

Вообще говоря, не будет ошибкой считать, что товары произошли от трофеев. Первоначально предмет, отбитый в бою у врага, свидетельствовал о доблести его нового владельца, а потому давал последнему дополнительный престиж. Затем выяснилось, что можно завладеть престижным «иноземным» предметом, отнюдь не рискуя собственной жизнью — в результате взаимовыгодного обмена. Наблюдение за тем, как становился «дикий капитализм» в России 90-х годов, показало всем, насколько относительна грань между воином и бизнесменом. Бизнесмены с оружием обороняли свои торговые точки, а «воины улицы» заключали торговые сделки. Иногда, впрочем, это были одни и те же лица. Выражаясь на их сленге, княжеские дружины на Древней Руси представляли собою всего лишь «крыши», обеспечивающие безопасность торговли.

Если мы откажемся от идеализированного представления о князе как рыцаре без страха и упрека, который стремился навоеваться, ни на секунду не задумываясь о собственной выгоде, и будем представлять себе реалистично мыслящего человека, который с оружием в руках защищал торговлю своей державы и прокладывал новые торговые пути, то наше видение вопроса совершенно изменится. Если война с врагом время от времени переходит в торговлю с ним как с партнером, а торговля с партнером периодически переходит в войну с ним как с врагом, то мы получаем объяснение того, как родилось знаменитое правило: «Обращайся со своим другом с учетом того, что он в будущем может стать твоим врагом; с врагом же обращайся как с возможным другом в будущем». Именно на такой прозаичной экономической основе и произросла знаменитая рыцарская этика, которая требовала перехода на следующую ступень в нашей шкале.

Во враге-партнере или в партнере-враге следовало всегда видеть подобного себе человека, несмотря на сегодняшние обстоятельства. Сегодня они сложились так, что мы воюем. Но и воевать надо так, чтобы не терять достоинства и уважения со стороны противника — если ты подл и коварен на войне, он после заключения мира не станет торговать с тобой. По той же причине воин противной стороны заслуживал достойного обхождения в плену и заботы в случае ранения. Ведь обстоятельства меняются, а честь и достоинство должны быть незыблемы и существовать независимо от обстоятельств. Во враге стали видеть если не равного, то подобного себе человека, который заслуживает точно такого же обращения, которого хотелось бы тебе в случае военной неудачи. Ему не следовало делать чего-то такого, чего бы ты не хотел, чтобы делали тебе.