Он нашел крошечную родинку во впадине у правого плеча и коснулся ее языком. Анджи затрепетала. И он тоже.
Ее набухшие груди с твердыми сосками блестели в утреннем свете. Он полюбовался ими и поцеловал, наслаждаясь тем, что розовые бугорки еще сильнее твердеют от одного лишь взгляда. Она застонала от нетерпения и выгнулась.
Он впился губами в ее рот, будто желая втянуть ее всю в себя. Она задрожала и вскрикнула, беспокойно двигая длинными нежными ногами под его более сильными и грубыми. Он прижал коленом ее бедра, удерживая, пока ласкал ее. Пальцы Анджи вцепились в его волосы, еще обостряя чувства. Но он обуздал готовую пуститься в галоп страсть, чтобы дать ей испытать все удовольствия, которые он умел доставить. Впервые в своей пустой, лишенной любви жизни он более заботился об удовольствиях женщины, чем о своих собственных; и эта забота давала ему большее наслаждение, чем все, что приходилось испытывать прежде.
– Пожалуйста, Рис. О, пожалуйста!
Неужели она желает так же сильно, как он? Неужели она так же сильно желает почувствовать его в себе, как он – быть там? Он пошарил пальцами в ящике ночного столика и нашел один из квадратных пакетиков, которые долго лежали там без дела. Не было нужды спрашивать, нужно ли ей беречься. Он прекрасно знал, что Анджи так же давно не занималась любовью, как он.
Мгновение спустя он потянулся и нашел ее губы, входя меж бедер. Потом помедлил, помня о том, какая она маленькая и какой силой налит он. Его пальцы изучали горячее, влажное, лишающее его рассудка. Она рванулась навстречу руке в жажде удовлетворения.
– Ну же, Рис. Ну!
Хриплое требование лишило его остатков сдержанности. Он вошел в нее, заполняя всю, до самого предела. Только тогда он замер, до темноты в глазах желая, чтобы можно было остановить время и растянуть это мгновение до бесконечности. Мягкие сильные руки тесно прижали его, и впервые в жизни он нашел место, которое показалось родным.
Но с природой не поспоришь. Древний ритм овладел им, увлекая к неизбежному завершению. Он боролся, скрипя зубами в усилии отодвинуть кульминацию, которая будет означать конец такой долгожданной близости. Но вот Анджи напряглась под ним, выкрикнув его имя, ее тело содрогнулось, и Рис понял, что предел достигнут. В его хриплом крике было столько же протеста, сколько восторга, когда тело изогнулось в сотрясающем землю оргазме.
Он зарылся лицом в ее шею и постарался вообразить, что их тела никогда уже не разлучатся.
Она не пыталась убедить себя, что поступила разумно, отдавшись Рису. Но и не сожалела – можно ли сожалеть об этом?
Неохотно пошевелившись, она мягко уперлась во влажные плечи.
– Мне трудно дышать, – с сожалением сказала она.
Бормоча извинения, он скатился с нее и притянул ее к себе.
– Легче?
Она кивнула в его плечо.
– Угу.
– Ты жалеешь?
– Нет.
Она почувствовала, как успокоенно расслабились мышцы под ее щекой.
– Хорошо.
Она подняла голову, чтобы посмотреть на него. Глаза встретились. С чего она взяла, что теперь легче будет читать в его глазах? Его мысли оставались скрытыми.
– Меня все беспокоит, что я занималась любовью с боссом, – искренне поделилась она. – Нехорошая ситуация.
Он нахмурился.
– То, что сейчас случилось, – не интрижка босса с подчиненной, – ровным голосом сказал он. – Это было что-то… что-то, чему ни ты, ни я не могли противиться, – объяснил он, с непривычки с трудом подыскивая слова.
Опершись на локоть, она поцеловала складку между его темных бровей.
– Знаешь, когда ты хмуришься, у тебя на лбу появляется маленькое перевернутое V, – шаловливо сказала она, наслаждаясь свободой прикасаться к нему. Как долго ей этого хотелось!
Он поймал ее руку и поцеловал, потом повернул, будто изучая.
– О чем ты думаешь? – тихо спросила она, заинтригованная выражением его лица.
– Такая маленькая ручка, – пробормотал он, обхватив ее ладонь своей. – Ты такая маленькая. И такая чертовски юная. И все же у тебя хватило сил поставить меня на колени. Интересно, ты знаешь об этом?
Она зажмурила глаза.
– Пора мне было знать, что нельзя задавать тебе вопросы, если не готова к честному ответу, – выдавила она.
– Это верно. Пора.
– Я не хочу ставить тебя на колени, Рис, – прошептала она. – Не думаю, что вообще кто-нибудь может это сделать. Ты такой сильный. Такой независимый.
– Пока дело не касается тебя, – согласился он. Она снова уронила голову ему на плечо.
– Что же теперь? – вырвалось у нее.
– Не знаю, – ответил он голосом, рождающимся где-то глубоко в груди. – У меня поганый опыт отношений, Анжелика. Не хочу обещать, не зная, смогу ли сдержать слово.
– Я не прошу обещаний, – отозвалась она. – И даже не хочу. – Пока. Пока не убедится, что ему хочется давать их, несмотря на правду о ее отце.
– Если для тебя это что-то значит, могу сказать, ни к одной женщине еще у меня не было такого чувства… То, что произошло у нас, не может сравниться ни с чем, что я когда-либо испытывал.
– Для меня это кое-что значит, – прошептала она, тронутая до глубины души. В глазах ее стояли горячие слезы, когда она подняла голову для поцелуя. – Это очень много для меня значит.
Его рука зарылась в золотые волосы на затылке.
– Я хочу тебя, – пробормотал он в самые ее губы. – Ты нужна мне, Анжелика.
Страсть, так полно удовлетворенная, снова проснулась от этих хриплых слов. Она нужна Рису. Сейчас по крайней мере.
– Да, Рис. Люби меня снова.
Рис с любопытством бродил по дому Анджи, рассматривая фарфоровые фигурки, салфеточки, афганских борзых, череду фотографий и сувениров.
– Похоже на дом тетушки Айрис, – сказал он наконец. – У нее всюду такие вещички, напоминающие о разных приемных детях, которых она брала многие годы.
Анджи тихонько наблюдала за ним, задумавшись над тем, что Рису страшно не хватает уз – любых уз. Ее собственное детство не было идеальным, но у нее по крайней мере была семья, были люди, и они с любовью заботились о ней. У Риса не было никого, кроме приемной матери, к которой он попал случайно – и слишком поздно, чтобы получить уверенность в мире, которой ему так не хватало. Она может полюбить его, вдруг поняла Анджи. Полюбить именно так, как ему нужно. Но пока не может себе этого позволить. Пока не скажет ему всей правды.
Он стоял перед пианино, улыбаясь коллекции фотографий Анджи в разных возрастах.
– Единственная внучка, – рискнул предположить он, держа фото двенадцать на восемнадцать, на котором улыбалась девчушка с огромными фиалковыми глазами, светлыми локонами и двумя недостающими зубами.
– Разумеется. – Она забрала фотографию, поставила на место и подумала, есть ли у него хоть одна детская фотография? Побеспокоился ли хоть кто-нибудь снять его? – Ты помнишь мать, Рис?
Улыбка сошла с его лица.
– Нет… не помню, – неуверенно ответил он. – Иногда бывают проблески, но я не знаю, можно ли им верить.
Она взяла его за руку.
– Расскажи.
Он дернул плечом, отчего железные мускулы шевельнулись под пальцами Анджи.
– Мне кажется, что я помню ее смех. Может быть, как она пела. И помню… – он замолчал, устремив взгляд в далекое прошлое.
– Что?
– Помню, как просыпался ночью, – ответил он очень спокойно. – Блуждал по темным комнатам, звал мать. Ее кровать оказывалась пустой. Я забирался в нее и сворачивался клубком под одеялом, зная, что я один.
Анджи побледнела.
– Она оставляла тебя одного ночью? Он заговорил резче:
– Наверное. Но я же сказал, что не знаю, насколько можно доверять этим проблескам воспоминаний тридцатисемилетней давности. И поскольку найти мою мать не удалось, то никак нельзя проверить их.