Ратвен прислонился к удобно расположенной стене и сделался незаметным: слился с окружением, стал непримечательной фигурой в непримечательном месте. До прибытия автобуса с Гретой было несколько минут, и он хотел тщательно поискать кого-либо, заинтересованного в том, чтобы нанести ущерб ему или его друзьям. Однако ничто не указывало на явную угрозу. Слушая стук дождя о зонтик и осматривая дорогу и тротуар, он снова обдумывал то, что им уже удалось к этому моменту выяснить.
Ему было не слишком понятно, почему нечто из самых забытых и весьма непривлекательных анналов истории внезапно вынырнуло здесь, в Лондоне, в текущие дни, однако сходство было неоспоримым. Люди, ответственные за нападение на Варни – а теперь и на Грету тоже (о чем Ратвен пока не позволял себе задумываться), – явно читали те же книги, какие он только что смотрел, и он не мог сказать, что хуже: представить себе, что они следуют примерам прошлого или что пытаются его воссоздать.
А если они вознамерились причинить Ратвену и его друзьям такие неприятности, то к чему еще они стремятся? В Лондоне найдется немало существ, подпадающих под широкую категорию «немертвых», которых надо подвергнуть гонениям. Он не слышал, чтобы убийцы в сутанах напали на кого-то еще, однако это не означало, что такого не происходит или уже не произошло.
Ратвен поднял голову: тупорылый автобус уже въехал в пределы видимости, и его окна ярко и весело светились в темноте. Он отошел от стены. Сначала – главное: он отведет Грету домой и убедится, что с ней все в порядке, а уже потом будет размышлять над повторным появлением смертоносного монашеского ордена и пытаться понять, что к чему.
Дождь усилился, струясь по стокам и утаскивая комки и клочья мусора вниз, в туннели. Чтобы выйти из автобуса, Грете пришлось дожидаться, пока все остальные прошаркают по проходу и спустятся по ступенькам, – и там она с явным отсутствием грациозности почти рухнула в протянутые руки Ратвена и уткнулась лицом ему в плечо.
Он прижал ее к себе, обняв крепкими, как сталь, сильными руками. Кожа у него была очень гладкой, прохладной и белой, а знакомый запах той штуки, что он наносил на волосы, оказался абсурдно успокаивающим: нечто, немного похожее на розы, острое и чуть сладковатое. Она слышала биение его сердца – медленное, ровное и гулкое, – и этот ровный ритм немного умерил ее собственный бешеный пульс.
Грета вцепилась в Ратвена, вжимаясь лицом ему в плечо и обвив руками его торс, а он несколько секунд просто обнимал ее и гладил по голове, а потом вздохнул и рассудительно сказал:
– Погода ужасная, и если мы еще так постоим, то с нашим везением кто-то из нас (или мы оба) что-нибудь подхватит. Идемте. Мы вернемся домой, и вы выпьете большую порцию чего-нибудь покрепче. Или даже две порции. Я еще не решил.
Грета издала тихий неуверенный смешок и еще через секунду отцепилась от него и потерла лицо, радуясь темноте. Она не относилась к тем немногочисленным бесящим других женщин особам, умеющим плакать красиво, и отчасти поэтому очень старалась этого не делать.
– Ладно, – согласилась она. – Но если кто-то кинется на нас с острыми орудиями, я предоставлю действовать вам. С меня на сегодня хватит.
Губы Ратвена сжались в тонкую нитку, но он ничего не сказал – только обхватил ее за талию и поддерживал весь недолгий путь домой.
Из-за темноты и ливня ни одна душа не заметила две точки голубого света, медленно отдаляющиеся от сливной решетки в тротуаре напротив их дома, как и бегства спустя мгновение нескольких перепуганных крыс.
В теплой светлой прихожей он забрал у нее пальто… и, округлив глаза, приподнял пальцем ее подбородок и выругался.
– Что? – Она увернулась от его руки. Ратвен с непривычной тревогой пристально смотрел на нее. – Что такое?
– Почему вы не сказали, что они приложили все силы, чтобы перерезать вам горло? Ох, Иисусе Христе и сонм его ангелочков! Идите и сядьте, пока не упали, и позвольте мне обработать порез.
Грета непонимающе воззрилась на него, а потом шагнула к столику с зеленым зеркалом и стянула с шеи шарф. Там, куда врезался клинок, на уровне вены, проходящей под челюстью, на ее шее красовалась воспаленная красная полоса. Окружающие ее ткани опухли и блестели – и вместе с облегчением от того, что она находится в безопасности у Ратвена дома, Грета постепенно начала ощущать, что порез болит. Вернее, не столько болит, сколько горит. Ощущение было, как от попавшего на незащищенную кожу щелока.
– Ой! – сказала она, часто моргая и пялясь в зеркало.