«Задолго до войны, — рассказал Кинцель, — его Управление поняло важность усовершенствования бронебойных снарядов и решило провести немедленные исследования и опыты по этому вопросу. В сотрудничестве с фирмой Круппа работа продолжалась несколько лет и, несмотря на трудности и разочарования, она, в конце концов, увенчалась успехом. Когда разразилась война, у немцев уже был готов практически безупречный бронебойный снаряд. Корпус снаряда был из стали, выплавленной Круппом, с добавками хрома и никеля, несравненной по тягучести и прочности. Снаряд имел спереди коническую форму, заостряясь к носику, который ломался бы при ударе о броню, будь он изготовлен из более мягкого металла.
Выбор самой оптимальной формы наконечника снаряда и самого подходящего металла для него не был бы возможен без многочисленных экспериментов, стоивших очень больших денег. В донной части снаряда было отверстие для размещения в нем заряда, вес которого составлял примерно 3 процента от общего веса снаряда. Для получения при взрыве максимального эффекта необходимо использовать очень мощную взрывчатку «ароматической серии». Но так как такое взрывчатое вещество взрывается немедленно при столкновении с броней, возникла сложная проблема «флегматизации» заряда, что привело бы к тому, что взрыв происходил не сразу после столкновения с даже самой толстой броней, а с «замедлением», ничуть при этом не снижая бронебойных свойств».
Сложность проблемы, по словам капитана Кинцеля, может быть видна по тому факту, что в эпоху Ютландской битвы англичанам так и не удалось ее решить.
«Несмотря на продолжительные исследования, им пришлось по-прежнему снаряжать свои бронебойные снаряды почти исключительно черным порохом, который был хотя и менее чувствительным, зато бесконечно уступал по своей эффективности мощным взрывчатым веществам».
Взрыватель по праву называют «душой» снаряда. Спроектировать взрыватель замедленного действия, который бы безупречно работал на бронебойном снаряде — сама по себе очень сложная проблема. Взрыватель должен занимать минимум места и веса. Потому состоять он должен тоже из очень маленьких частей, при этом быть достаточно прочным, поскольку при выстреле он подвергается сильному удару.
Ненадежный взрыватель может привести к взрыву снаряда в момент выстрела, последствия чего легко предсказать — разрыв ствола орудия, детонация других снарядов, находящихся в башне — и в результате очень серьезная угроза для всего корабля.
С другой стороны, эти элементы должны выдерживать и другой удар — в момент попадания снаряда в броню цели. Именно в этот момент взрыватель вступает в игру, и если он работает нормально, вызывает взрыв заряда.
«Благодаря неутомимым усилиям (добавляет капитан Кинцель), преодолевая многочисленные разочарования, с течением времени был создан взрыватель замедленного действия, который не боялся никаких ударов, не срабатывал раньше времени и позволял снаряду вонзиться в броню, защищающую жизненно важные части корабля. Таким образом, германский военно-морской флот получил бронебойный снаряд, настолько безупречный, какой только могла создать человеческая мысль, одним словом, превосходное оружие, которым не обладали наши противники».
Даже сделав скидку на патриотический энтузиазм капитана Кинцеля, нужно честно признать — немецкие снаряды были эффективнее наших. Но если попытаться найти причину этого отставания с нашей стороны, мы наткнемся на массу противоречивых заявлений.
Некоторые утверждают, что Адмиралтейство собиралось использовать или испытывало в целях дальнейшего использования лиддит для снаряжения бронебойных снарядов, но эта смесь была признана слишком чувствительной и опасной, потому пришлось вернуться к черному пороху. Выдвигаются и другие причины, более технического характера, чтобы объяснить относительную слабость наших снарядов в их противоборстве с немецкой броней.
Очень простое объяснение предложили морские офицеры и оно, похоже, подтверждает вышеупомянутые наблюдения касательно принципов, которыми руководствовалось Адмиралтейство в артиллерийской сфере вплоть до Ютландской битвы. Один из этих офицеров рассказывал так:
«Мы задолго до Ютландского сражения знали, что наши бронебойные снаряды плохи. Были попытки к их усовершенствованию, но ответ всегда был один — что снаряды с большим количеством взрывчатого вещества это «то, что доктор прописал», как раз самый подходящий вид снаряда, что эффект от разгрома, вырывания частей корпуса и надстроек, скручивания и деформации незащищенных частей, от огня и грохота, который наносит снаряд большой мощности, выведет из строя корабль с самой сильной броней скорее, чем единственная дырка в его броневом поясе. Все это, я думаю, было следствием донесений, присланных теми из нас, кто был в Японии во время Русско-японской войны. И мы предполагали, что немецкие дредноуты окажутся при обстреле снарядами с мощными зарядами взрывчатого вещества уязвимыми не меньше, чем корабли адмирала Рожественского.
В результате, те, кто были при власти, не настаивали на попытках создания бронебойного снаряда большой эффективности, которым мы вполне могли бы своевременно располагать. Это доказано тем фактом, что почти безупречный снаряд начал производиться меньше чем за месяц до Ютландской битвы».
Помимо проблем с боеприпасами проверка войной выявила и другие недостатки нашего морского вооружения и оснащения. Наши дальномеры и другие оптические приборы, необходимые для управления огнем, уступали как тем, что были разработаны для немецкого флота, так и тем, которые уже были официально приняты на вооружение. Почему они были хуже немецких — вопрос все еще не объясненный. В первой части Ютландской битвы, во всяком случае, немцы вели куда более точный огонь, чем наши корабли. Скорость, с которой корабли противника прицеливались и открывали огонь, была горьким сюрпризом для самого адмирала Джеллико. Это тем более удивительно, что к моменту этого сражения немцы еще не установили на своих кораблях аналоговую центральную систему наведения и управления огнем, которой уже обладало большинство наших линейных кораблей, и она, как предполагалось, должна была значительно улучшить точность огня нашей артиллерии.
Эффект от немецкого огня усиливался еще их методом стрельбы — «плотными залпами». Их пушки вели огонь так согласованно, что все выстрелы с одного борта концентрировались на сравнительно маленьком участке. В результате при правильном управлении огнем цель подвергалась одновременному удару нескольких снарядов почти в одну точку. Именно так произошло с «Куин Мэри» и другими кораблями, которые мы потеряли, и именно это требует тщательного анализа и разъяснения причин той чудовищной внезапности, с которой они были выведены из строя.
С другой стороны, если прицеливание не было точным, то весь «плотный залп» летел мимо цели.
Британские пушки не были так тесно слажены, и в сравнении с немецкими бортами наши выглядели «рассеянными» — одни снаряды не долетали до цели, другие перелетали за нее. Этот метод стрельбы натолкнул на идею улучшить шансы на попадание, стреляя залпами с достаточно большим рассеиванием. Здраво считалось, что попадание хоть одного снаряда в цель лучше, чем все снаряды, пролетевшие мимо.
У каждого метода были свои преимущества и свои недостатки, которые уравновешивали друг друга, учитывая, что, здраво рассуждая, выбора между этими способами практически не было. Немцы, однако, могли бы по праву заявить, что с выгодой для себя воспользовались метафорой лорда Фишера: если вас ударили, когда вы сидели за столом, не бросайте в голову обидчика пробку от графина — бросайте в него сам графин. Точно так же в Ютландской битве они с убийственным эффектом бросили в бой свои линейные крейсера.