Рассмотрим теперь случай с идентификацией подлодки LRT. Он несколько отличается от случая с MON.
Капитан LRT — хитрый лис, и никогда не обнаруживает себя. Он использует торпеды. Мы знаем лишь то, что его секретный позывной LRT, который нам удалось расшифровать.
Спустя какое-то время однажды мы получили сообщение от одного агента разведки в нейтральном порту. Он узнал, что маленький парусник выйдет ночью в море, и что немецкие эмиссары в этом порту попросили его капитана взять свежие продукты и другие нужные вещи для передачи в определенной точке в море командиру подлодки U-100.
Мы подходим к карте и изучаем море, на берегу которого стоит нейтральный порт.
Какие подлодки, как нам известно, могут находиться сейчас в этих широтах? В 150 милях от этого места идет подлодка с позывным ADF, но мы точно знаем, что ее номер UB-80.
В двухстах милях от порта, о котором идет речь, мы находим последнее определенное нами положение подлодки с позывным LRT. Ее не было слышно больше пятнадцати часов: свежая провизия ей как раз бы пригодилась.
Мы начинаем подозревать, что LRT = U-100.
Именно так и осуществлялась эта работа во время войны — медленно, терпеливо, тщательно, распутывая пятьдесят нитей порой из пяти разных стран, чтобы точно установить один единственный факт.
Понятно, что она не имела ничего общего с мелодраматическим «шпионажем», и нужно обладать действительно сильным воображением (то, что американские бизнесмены назвали бы «визуализацией»), чтобы представить себе драматизм этого вида деятельности. Это разведка в чистом виде — труд ума, используемого для анализа, дедуктивного метода, позволяющего делать выводы на основе малозначительных фактов, в которых отсутствуют, возможно, самые важные элементы. Очень мало людей поймут причины столь жесткой цензуры в прессе во время войны. Но те, кто служил в разведке, понимали: иногда хватало крошечной заметки в провинциальной немецкой газете, проливающей свет на незначительное событие, чтобы свести все известные доселе факты воедино и распутать неразрешимую головоломку.
Так происходило порой даже с вопросами, касающимися преследования субмарин в Атлантическом океане, как бы невероятно это не показалось тем, кто никогда не принимался за решение какого-то дела, располагая только разрозненными фрагментами информации.
Пришло время, когда мы смогли расшифровать позывные всех немецких подводных лодок. Эти позывные расположили по нарастающей, начиная с U-5 — мы никогда так и не смогли во время войны найти в море следы подлодок с номерами от 1 до 4 — и продолжая через UB до UC, заканчивая номером последнего корабля этого класса, вышедшего в море.
Теперь никто из них не мог отправить радиограмму, чтобы мы при этом не узнали, какая именно подлодка ведет радиопереговоры.
— Это все, конечно, очень хорошо! — воскликнет тут умный читатель, — но ведь коды не остаются неизменными, они же меняются.
Вначале мы, в разведывательной службе говорили то же самое. Мы знали, что в британском флоте устанавливаются коды пароля и отзыва на каждый день, и что они меняются часто. Мы были уверены, что и немцы поступают аналогично.
Мы были настороже, ожидая изменений. Если MON обозначал U-99 во время ее первого выхода в море, то нам и в голову не приходило, что и шестью неделями позже MON останется позывным U-99. Мы ждали новых доказательств.
И, к нашему большому удивлению, мы постепенно установили, что позывные подлодок не меняются. Они оставались прежними, месяц за месяцем. Возможно, немецкая система с ее чрезвычайной организованностью и формализмом не могла вынести частых изменений. Мы у себя могли ежедневно менять коды радиопозывных, если того хотели, и у нас не возникало никакой неразберихи. Немцы, по какой-то причине, не могли или не хотели проводить у себя каких-либо изменений.
Много позже, через несколько месяцев и уже почти в последней фазе войны, мы внезапно заметили противоречия в свидетельствах, касающихся подлодки с позывным MON. Ее видели в открытом море, в Атлантике. Она находилась в надводном положении, и ее совсем с близкого расстояния заметил наш миноносец. Сквозь просвет в облаках яркая луна осветила на ее рубке номер UB-17.
В то же самое время другие позывные, которых мы раньше не знали, начали доходить до наших радиопеленгационных станций.
Немцы, наконец, сменили свои коды.
Это немедленно поставило большой жирный крест на всех наших списках позывных и номеров немецких субмарин: нам ничего не оставалось, как снова все начать с нуля. За этим последовали дни самой лихорадочной активности в береговых разведотделах на базах флота и в Секретной службе в Уайтхолле. С необычайно спешкой пришлось составлять новый полный список, в котором не должно было быть пропущено ни одного номера, и ни один номер не должен был вызывать сомнения.
Для этого использовались те же способы, что и прежде, правда, усовершенствованные благодаря практическому опыту.
Через три недели после того, как мы узнали о смене кодов, вся работа была сделана. Каждый новый код был расшифрован и надежно «привязан» к конкретной подводной лодке!
Глава 14. Приключения контрразведки
Единственный известный широкой публике «факт», касающийся методов британской контрразведки, использованных в ее противоборстве с немецкими агентами в нашей стране — то, что за двадцать четыре часа после объявления войны, все немецкие эмиссары в Великобритании оказались за решеткой.
Все это, в принципе, верно, но это лишь один фрагмент истории. Контрразведка функционировала всю войну, не только в Великобритании, но и во всех нейтральных странах. Немецкая секретная служба, столкнувшись с огромными трудностями при засылке своих агентов в нашу страну, во многом полагалась на услуги «нейтралов». Больше того, после того, как моря были заблокированы для немецкого торгового судоходства и стали почти недоступны и для немецких военных кораблей, военно-морскому командованию в Берлине пришлось создавать базы в нейтральных портах для снабжения и срочного ремонта своих субмарин, действовавших в океанах.
Наблюдение за этими базами и их деятельностью тоже стало задачей нашей военно-морской разведки. И из всех ее задач на войне эта была одной из самых сложных. Она была сопряжена с множеством опасностей, как для жизни, так как и для свободы тех, кто ею занимался. Многие люди, занятые ею, «исчезли», не оставив следов и те, кто избежал ножа или пули убийцы, продолжали жить в постоянном страхе. Стоило лишь им переступить границы, поставленные для них каждым нейтральным правительством, как их ждало заключение в иностранной тюрьме, где они не могли надеяться на помощь британского консула или посла.
Поимка в самом начале войны немецких агентов, действовавших в Великобритании, оказалась довольно простым делом, потому что все они были известны некоему учреждению еще за три года до войны и находились под его постоянным наблюдением.
Об этом было официально сообщено в коммюнике Министерства внутренних дел, опубликованном 8 октября 1914 года. В нем говорилось:
«По причине естественного беспокойства, проявляемого общественностью, в связи со шпионской системой, на которую в значительной степени рассчитывала Германия, мы считаем целесообразным кратко сообщить о согласованных мерах, принятых Министерством внутренних дел вместе с Адмиралтейством и Военным министерством в этой области. Больше нет необходимости сохранять в секрете от общественности этот факт, который должен был храниться в тайне до сего момента.
Пять или шесть лет назад (т. е. в 1909–1911 годах) стало ясно, что немцы прилагают большие усилия для создания в нашей стране разветвленной шпионской сети. С целью наблюдения и противостояния ей была создана специальная разведывательная служба при участии Адмиралтейства и Военного министерства. Эта Специальная служба всегда действовала в тесном сотрудничестве с Министерством внутренних дел, Полицией Метрополии и местными полицейскими учреждениями. В 1911 году, когда парламент принял «Official Secrets Act», закон против шпионажа, путанная и недостаточно современная законодательная база приобрела необходимую четкость, что позволило во всяком случае создать барьер для противодействия противнику в получении и пересылке сведений, которые могли бы быть использованы им во время войны.