Рассуждая о «легенде об ударе в спину», которая все еще имеет хождение в среде бывших морских офицеров, господин Альбольдт заявляет, что если кто и нанес этот смертельный удар, то в первую очередь, сам флот. Он цитирует по этому поводу профессора Бирка, видного гражданина Киля, который написал:
«Я с беспримерным негодованием и отвращением вспоминаю о поведении военно-морского флота, который в самый сложный час для нашей Родины ударил Армии в спину и заставил нас согласиться на те условия мира, в которых мы живем сейчас. Никогда еще мир не знал такой измены, как та, которую совершил немецкий флот в ноябре 1918 года. Масштаб этого преступления и его ужасные последствия, увы, заставили нас забыть о всех прежних заслугах флота».
Тут следует добавить, что слова господина Альбольдта, как хорошо информированного и правдивого свидетеля были подкреплены выводами профессора Вальтера Шюклинга, председателя комиссии Рейхстага, изучавшей причины немецкого разгрома, и написавшего предисловие к замечательной книге Альбольдта.
Если не считать сообщений разведки, поступавших к нам из Германии, первое полученное нами предупреждение о намерениях военно-морского командования осуществить какие-то важные действия, было, любопытным образом, скорее отрицательным. Весной 1918 года мы узнали, что немецкие операции по постановке мин в секторе «Дуврского патруля» и в проливе Ла-Манш постепенно становятся все менее обширными. На самом деле, они вскоре почти прекратились в секторе «Дуврского патруля». Многие из этих операций проводились маленькими подлодками — подводными минными заградителями типа UC, базировавшимися в бельгийском Брюгге. Всего было построено семьдесят девять этих маленьких подлодок, и, по сообщениям нашей разведки, около сорока из них еще были в строю в начале 1918 года. Однако со временем становилось все труднее раскрыть их местоположение, и, кроме того факта, что они, очевидно, покинули Брюгге, мы не обладали больше никакой информацией о них — временно.
Но военно-морская разведка быстро раскрыла этот секрет. Выяснилось, что все подлодки UC передислоцированы в Вильгельмсхафен и в Куксхафен, и периодически выходят оттуда в Северное море, загруженные минами. Но какая же их задача? Как бы не случилось так, что они создают большое заграждение перед Фёерт-оф-Тей, в 45 милях к востоку от скалы Белл-Рок? Как только одна UС сбросила свой смертоносный груз в указанном месте, закрыв очередную брешь в дуге, которая постоянно расширялась, она возвращалась на одну из своих баз на немецком побережье Северного моря, чтобы взять новую партию мин. Все лето они выходили и возвращались с точностью часового механизма. Минное поле беспрерывно увеличивалось в длину и в глубину, и немецкое военно-морское командование было убеждено, что эта операция останется в тайне.
Оно ошиблось. В июне 1918 года мы уже знали об его расчетах. Стоило один раз засечь местоположение флотилии подлодок UC, как можно было сравнительно легко следить за передвижениями ее кораблей. Теперь создание гигантского минного барьера в определенном районе не оставляло сомнений в их цели: загнать в ловушку «Гранд-флит», как только он выйдет из своих баз. Было ясно, что немцы рассчитывают на то, что линейный флот Великобритании в своем полном составе двинется на юг. А какая могла быть причина для этого направления движения нашего флота? Только одна — выход всего Флота открытого моря из своих баз. Теперь мы знали, и это подтверждалось и другими косвенными доказательствами, что противник задумал большое морское наступление. Зная об этом, мы довольно просто смогли принять необходимые упреждающие меры.
Нам не трудно было определить местоположение «секретного» минного заграждения. Большие части его были вычищены нашими тральщиками, но некоторые минные поля оставались нетронутыми, после того, как на наших секретных картах точно были отмечены их границы. Теперь они могли служить дополнительной защитой подходов к нашим собственным базам и, возможно, защищать от рейдов вражеских подлодок. Вплоть до самого окончания войны немцы пребывали в неведении относительно того, что их «секрет» раскрыт, и были уверены, что огромный минный барьер, выставленный их UC, англичанам неизвестен и потому ими не протрален.
В продолжение лета доказательства подобного рода поступали беспрерывно, большей частью, от наших агентов. Броненосцы, линейные крейсера и легкие крейсера Флота открытого моря по очереди направлялись на верфи Имперских Арсеналов, где их проверяли и готовили к сражению. Почти постоянно проводились учебные артиллерийские и торпедные стрельбы, в основном на Балтике, где им мало угрожали бы английские подлодки. Из армии демобилизовали рабочих-специалистов для пополнения персонала арсеналов в Киле и Вильгельмсхафене, чтобы ускорить подготовку флота и провести необходимый ремонт или модернизацию не только кораблей, но и баз, куда должны были для ремонта вернуться корабли после новой великой битвы в Северном море. Важным признаком было увеличение числа коек в госпиталях во всех главных портах.
Как невероятно это ни могло бы показаться, но британское Адмиралтейство гораздо больше знало о плане большого морского наступления немцев, чем даже сам германский флот. Это объясняется строгой секретностью, которой были окутаны планы, разработанные немецким военно-морским командованием, которые полностью отдавало себе отчет, что даже простой слух мог бы поставить под угрозу всю операцию. Тогдашний начальник главного штаба ВМФ адмирал Адольф фон Трота объяснял, что были предприняты все меры, чтобы предотвратить утечку информации. В своих показаниях перед комиссией Рейхстага, расследовавшей в 1925–1926 годах причины поражения флота, заявил, что в связи с относительной близостью к нейтральной Голландии и большим числом людей, ежедневно приезжавших в Вильгельмсхафен из близлежащих мест, следовало все время опасаться, что каждое необычное движение флота уже через несколько часов станет известным по другую сторону границы. (Тут следовало бы добавить, что, действительно, та отфильтрованная информация, которая поступала в Лондон через Голландию, неизменно была еще очень свежей.)
Учитывая это, главный морской штаб прилагал все усилия, чтобы максимально ограничить круг лиц, которые бы знали о тайне готовившегося морского наступления. Из двадцати офицеров, составлявших сам штаб, только каждый третий был в курсе плана. Ни один касающийся этих планов документ не направлялся в Главную штаб-квартиру в Спа, и было предложено вообще ничего не отправлять туда, пока флот на самом деле не вышел бы в море на достаточное удаление от баз. И, кроме того, как сообщил адмирал фон Трота, «нам было необходимо предпринять особые меры предосторожности при передаче сообщений по радио, потому что британские радиопеленгационные станции умели перехватывать немецкие шифрованные радиограммы, и всякий раз, когда хоть один корабль покидал рейд Вильгельмсхафена, англичане об этом знали».
Когда адмирала спросили, почему экипажи кораблей Флота открытого моря не были извещены о принятых решениях, он снова объяснил это требованиями секретности. Но из других свидетельств известно, что были серьезные опасения относительно того, как воспримут матросы эту новость, другими словами, личный состав в плане своей дисциплины и боевого духа больше не рассматривался как безупречно надежный.
При внимательном изучении свидетельств, рассмотренных комиссией Рейхстага через семь лет после окончания войны, всплыла история, которая показалась бы невероятной, если бы она не подкреплялась соответствующими документами. Это история о заговоре военно-морского командования с целью сорвать переговоры о перемирии, которые уже велись, выступить против Кайзера и правительства и одним отчаянным ударом поставить под угрозу будущее родины. Ведь если морское наступление и увенчалось бы успехом, пусть даже самой блестящей победой, это никак не изменило бы ход истории и не спасло бы немцев от поражения в войне. И даже если бы британский «Гранд-флит» потерял бы половину своих кораблей, то объединенные морские силы союзников все равно намного бы превосходили морские силы немцев. Потому и в таком случае возобновление морской блокады было бы только вопросом времени, и на поток направлявшихся в Европу американских войск эта гипотетическая морская победа немцев тоже вряд ли бы серьезно повлияла. Потому даже если бы Германия и одержала победу на море в октябре 1918 года, это только продлило бы ее агонию.