- Разумеется, - поддержал Петр Филиппович, так как теперь он был согласен на все, лишь бы не оставаться наедине с этим деспотом, - пока все не выяснится, можно у меня пожить.
- Всех поубиваю! - воскликнул муж Анны с угрозой в голосе, он схватил Анну за шиворот и выставил за дверь, а бедный Петр Филиппович задрожал мелкой дрожью, оставшись один на один с этим извергом, с ужасом ожидая побоев, но ничего страшного не произошло, и он немного успокоился, даже пошел на кухню, стал жарить яичницу, как самая заправская хозяйка, стараясь думать о чем-нибудь хорошем. А муж Анны, позвякивая мелочью, направился в соседний гастроном за бутылкой водки.
- Что поделаешь, - подумал Петр Филиппович смиряясь с судьбой, сделавшей, столь неожиданней поворот в его жизни. - Придется привыкнуть.
Ему даже чем-то нравилось новое его положение.
- На худой конец, женщина тоже человек, - эта мысль подбадривала его.
К вечеру пришел муж Анны, пьяный, страшный и неожиданно добрый, даже пальцем не задев Петра Филипповича, лег спать и сразу захрапел на кровати, как будто на трубе заиграл, и было это для Петра Филипповича сладчайшей музыкой, так как он ожидал от этого человека самых изуверских выходок и ужасных побоев.
Муж Анны вообще сказался человеком очень странным, неуравновешенным. Он то был готов убить Петра Филипповичи, втоптать его в землю, измордовать, ругаясь и крича при этом, а то вдруг был хоть и пьяный, но спокойный и ласковый. И если последнее, Петру Филипповичу, было и не очень приятно, как мужчине, то это было все же лучше, чем ругань и прямое мордобитие, к тому же в нем постепенно просыпалась женщина. Петр Филиппович незаметно втягивался в эту нелепую, ставшую до боли реальной жизнь.
Работал Петр Филиппович теперь в гардеробе парикмахерской, вместо Анны. По утрам готовил завтрак своему мужу, потом бежал на работу, принимал и выдавал пальто до обеда, на обед спешил домой, кормил его, опять бежал на работу, принимал и выдавал пальто до конца смены, после работы заходил в магазины, с нагруженной сумкой спешил домой, варил, стирал, гладил, мыл полы и от этого, как ни странно, испытывал незнакомое ему раньше, для такого рода деятельности, чувство удовлетворения, как будто он, Петр Филиппович, делал что-то такое очень важное и нужное.
А когда, после очередной попойки и драки, сожитель становился ласковым и добрым, Петру Филипповичу казалось, что в этом есть и его заслуга, Петра Филипповича, в эти минуты он даже испытывал к мужу Анны совершенно необъяснимую, с нормальных позиций здравомыслящего человека, нежность и может быть даже любовь.
Однажды спешил сдавать бутылки в приемный пункт стеклотары на соседнем улице, ни о чем не задумываясь, озаренный каким-то внутренним, еще не ясным светом, но вдруг взглянул вверх, на дом, в котором когда-то жил, на окна своей квартиры на четвертом этаже и остановился, удивленный, он, этакая ядреная бабенка с вечным синяком под глазом и с авоськой в руках, поной пустых водочные бутылок, вдруг подумал:
- Странно, когда-то я здесь жил.
Петру Филипповичу теперь даже не верилось в это. Надо же такое придумать, что будто он, Петр Филиппович, был когда-то мужчиной! Теперь ему казалось, вое, что было с ним раньше - это сон, а жизнь, которой он живет сейчас и есть та единственно настоящая жизнь, свойственная Петру Филипповичу Гросбухову.
Анна? Что Анна? Живет, наверное, в его холостяцкой квартире, ходит, как он когда-то, на работу, и никто даже не догадывается, что вовсе это не Петр Филиппович и даже не мужчина (в душе), а совершенно незнакомая, неизвестная никому женщина.
Теперь Петру Филипповичу не хотелось встречаться с Анной, а Анна почему-то избегала встреч с ним. Петр Филиппович не задумывался над этим. Лишь одно мучило его, что однажды все переместится вновь, и вдруг проснется в своей одинокой холостяцкой квартире.
- Ну нет, - думал Петр Филиппович, - знаем мы эти штучки. Развели ученых, экспериментаторов всяких. Они и рады поиздеваться над людьми. Но я им тогда покажу, я этого дела так не оставлю! Жаловаться буду во все инстанции! Может быть даже самому министру просвещения, - и грозил в темноту своим маленьким женским кулачком, стараясь ненароком не задеть пьяного мужа Анны.
Петрозаводск, 1977 год