— Ты выпила? — спросила Алиса.
Эрмина отрицательно покачала головой.
— Ты ела? Тоже нет? Ты не ранена?
Она быстро схватила сумочку своей сестры, но не нашла там никакого оружия.
— Подожди минутку.
Она принесла бутылочку шампанского, наполнила стакан до половины.
— На. Нет, нет пей. Теплое шампанское лучшее из рвотных… Что с тобой происходит, моя девочка?
Эрмина отвела стакан от своих влажных губ и впилась взглядом в сестру:
— Я не твоя девочка! Я стреляла в мадам Ляк… в мадам Уикенд!
— Что?
— Я стреляла в мадам Уикенд. Сколько раз я должна тебе это повторять?
Она опорожнила стакан и поставила его. Алиса опустила голову и потерла свои пальцы, которые начали неметь от холодных мурашек.
— Она… мертва? — спросила Алиса.
Эрмина зло вскинула плечами.
— Если бы! Я слишком неловка для этого. Нет, она не умерла, она даже не ранена!
— Но это уже известно? Тебя арестуют? Эрмина, это правда, что ты мне говоришь? Моя Миночка…
Эрмина заплакала, всхлипывая словно ребенок:
— Нет, меня не арестуют… Мне это не удалось… Она посмеялась надо мной… Она мне сказала, что я могу убираться к себе… что она даже не будет обращаться в полицию… Что я просто дура… Она мне также сказала, что это у меня в крови… О! Алиса…
Она со злостью прижала кулаки к глазам.
— Свидетелей не было?
— Нет. Вначале не было.
— А потом?
— А потом…
Эрмина замолкла, сделала несколько шагов в узком пространстве между роялем, письменным столом и окном. Она бессознательно ходила с опущенными вдоль бедер руками, ссутулив спину и втянув живот, как это делают изнемогающие от усталости манекенщицы.
— Даже не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, — резко сказала она. — Ну да ладно… А потом вошел он, Леон… мосье Уикенд. Так как я не должна была находиться там в это время, он вздрогнул от удивления. Тогда мадам Ляк… Мадам Уикенд сказала ему, что я попросила отпустить меня, так как я плохо себя чувствую. Глядя на лицо, какое у меня было в то время, он мог в это поверить.
— А револьвер?
— Она спрятала его в ящик. Такое старье… Он вообще не действовал. Представляешь, какой я имела вид с револьвером, зажатым в руке, который только щелкал, когда я нажимала курок.
Она стала смотреть рассеянным взглядом на улицу, покусывая губы и съедая помаду.
— Ну а она? — настаивала Алиса. — Как она себя вела?
— Она? Да никак. Она мне выкрутила руку…
Эрмина немного приподняла край своего рукава, потом опустила.
— Она подняла револьвер. Вот и все. О! Ты ее совсем не знаешь…
— Ты сказала, что потом вошел мосье Уикенд. Что он сделал, когда ты уходила?
— Ничего, — ответила Эрмина. — Он мужчина, — продолжала она с горечью. — Ты когда-нибудь встречала мужчину, который бы сделал хоть один жест в тот именно момент, когда этого от него ждешь?
— Не часто, — сказала Алиса. — Но я встречала женщин, которые, как ты говоришь, делали жесты довольно идиотские… Ты все же не станешь утверждать…
— Спокойно, детка, спокойно. Каждому свое.
Удивленная, старшая сестра подняла глаза на высокую смуглую молодую женщину, которая была похожа на нее, если не считать светлых волос и болезненной худобы, и которая никогда в своей жизни и не помышляла называть ее «деткой», да еще развязным и покровительственным тоном. Алиса внезапно почувствовала себя беспричинно усталой, вытянула ноги на диване и мысленно пожелала чашку горячего кофе и присутствия Мишеля, его легкомысленного молчания после обеда, шелеста иллюстрированных журналов, которые он просматривал…
— Послушай, Эрмина…
Движением руки младшая сестра отмела то, что собиралась сказать Алисе.
— Нет. «Послушай, Эрмина». Это то же, что и «Видишь ли, малыш» из уст умудренного опытом отца, обращающегося к своему сыну. А ты совсем не умудренная опытом, Алиса…
— Не меньше, чем ты, во всяком случае…
— Меньше, чем я. Тебе никогда не приходилось заниматься самой тяжелой женской работой, которая заключается в том, чтобы завоевать себе мужчину. Мы вчетвером, мы вкалывали больше, чем четверо, смеялись немного меньше, чем четверо, а потом тебе, тебе Мишель достался без всякого усилия. Ведь, если честно, ты не особенно себя утруждала! О Бизуте я не говорю — это отрезанный ломоть.
Вся дрожа, она остановилась на мгновенье у окна и набросила на плечи двусторонний плед в широкую клетку, который по ночам использовался как дополнительное одеяло. В памяти Алисы Эрмина воскресила ту Алису, двадцати пяти лет, которая, закутавшись в этот же плед у этого же приоткрытого окна, поджидала три хриплых гудка жалкого, маленького, еле ездившего автомобиля, которым управлял Мишель.
— Любовь, — заговорила Эрмина, — когда она взаимна, не требует особых усилий. Тебе ни с кем не надо было бороться, между тобой и Мишелем все было ясно.
— Но разве твой роман с мосье Уикендом — это не любовь?
Эрмина повела своими дрожащими от волнения плечами, сжала руками свои пылающие щеки.
— Конечно… Нет… Ты сама должна догадаться…
— Прошу прощения, — оборвала ее Алиса. — Но мне незачем «догадываться самой». Беспочвенные предположения никогда не входили в правила нашей семьи. Как, впрочем, и оскорбительные расспросы. Я послала бы тебя подальше, если бы ты сунула свой нос, самый красивый и наименее аннамитский нос в нашей семье, в мои сердечные дела… И никто не нарушал твоего не очень-то любезного молчания, когда речь заходила о мосье Уикенде, и которое ты можешь хранить и дальше.
— Леон… Мосье Уикенд, это… это мой последний шанс, ну, как бы тебе объяснить… Это моя цель, удача, которая подвернулась, это…
— Но он же женат, Эрмина!
— Знаешь, старушка, в том не моя вина. Ты говоришь, как женщина тех времен, когда развод был запрещен.
— Ты его любишь?
— Да… Да. Я думаю только об этом. Вот уже два года, как я размышляю, примеряюсь, веду себя осторожно, познаю самое себя, я себя воспитываю самым строгим образом… Жестким… Я даже ревную… Если это не любовь, черт возьми, то это вполне ее стоит.
Ожесточенность исчезла с лица тридцатилетней женщины, она наклонилась к Алисе с улыбкой молодой, кокетливой девушки:
— Знаешь, не надо думать, что он так плох… Во-первых, ему только сорок пять и…
Алиса взорвалась, перебив ее:
— Но, дурочка, можно подумать, что ты даже не понимаешь, что ты только что стреляла в его жену и что теперь все пропало!
— Тсс! — промолвила Эрмина и со значительным видом подняла указательный палец. — Может быть, и нет… Может быть, и нет…
И она уже опять светилась от прилива энергии. Вновь обретя румянец, Эрмина скинула плед, стала ходить между окном и роялем, в маленьком пространстве, где они все четверо выросли.
Потом она опустилась на старый диван. На нее вдруг напала вялость, она побледнела, губы пересохли, ее охватила глубокая усталость. Она сомкнула веки и сделала долгий, долгий выдох.
— Не знаю, может быть, я и ненормальная, — пробормотала она, — но мне кажется весьма утешительным, когда теряешь мужчину только в случае его смерти.
— Подобное мнение в основном распространено среди женщин, которые еще не теряли ни своих мужей, ни своих возлюбленных, — холодно сказала Алиса. — Могу ли я узнать, что ты собираешься делать? Что касается меня, я иду вниз выпить чашку кофе.
— Я тоже.
Она вскочила с дивана, цвет щек ее изменился, и она прислонилась к роялю.
— Сейчас пройдет… Ах да! Прежде всего… Ты подождешь минутку?
Облокотившись на рояль, она сжала виски обеими руками.