— От такого крика и молоку недолго свернуться, — проворчала отвлеченная от своих мечтаний Коломба.
— Что случилось, Эрмина?
Эрмина обратила к сестрам свое бледное лицо, бледное от пудры и по контрасту с помадой; ее глаза наполнились крупными, блестящими слезами.
— Он… он сказал… — заикаясь, промолвила она… — Он сказал, что… он разводится, что мы поженимся… и уедем далеко-далеко… вдвоем…
Сияющие крупные слезы брызнули из глаз. К плечу Алисы припало обнаженное плечо, волна светлых волос, пахнуло горячечным дыханием, которое появляется у женщин в минуты сильного волнения, она ощутила тяжесть тела, оно, обессилев, давило на нее всем своим весом. Алиса напряглась, чтобы крепче поддержать ослабевшую сестру, слегка побаюкала ее и дала ей выплакаться.
— Ты, по крайней мере, уверена… — рискнула она спросить чуть попозже.
— Уверена?
Покрасневший нос показался из золотистых волос; подурневшая, счастливая, вся блестящая от слез, Эрмина сказала с возмущением:
— Уверена! Да как ты можешь… Человек, который перевернет всю свою жизнь, который уговорил свою жену подать на развод, такой человек…
«Обычная история, — думала Алиса. — Она уже гордится злом, которое причинила, и горем, которое причиняет…»
— Представь себе, Коломба, — воскликнула Эрмина, меняя тон. — О том, что она требует развода, он мне сказал только в самом конце разговора! О, я не знаю, что я ему сделаю! — проворчала она со смехом, полным раздраженного восхищения. — Ты представляешь, Коломба?
«Она обращается только к Коломбе, — думала Алиса. — Я не в счет…»
— Он вредный, — признала Коломба. — А что он подразумевает под словом «уехать далеко»?
— Не знаю… — сказала Эрмина, занятая тем, что пудрила свое осунувшееся лицо, подправляя влажными пальцами брови и ресницы. Она задумалась, держа в руках пуховку и зеркало.
— Может быть, на Мадеру…
Ее распустившиеся волосы падали на обнаженное плечо. Она мысленно пыталась представить себе будущее, которое только что спас случай, и Мадеру, — остров и золотистое вино по имени острова, в чье название входит слово «золото».
— Мадера? — повторила Коломба. — Почему Мадера? Что за странная идея!..
Эрмина глянула на сестру с лукавством ребенка:
— Послушай, а ведь это не хуже, чем По!
Она громко рассмеялась. Коломба вторила ей, но октавой ниже.
«Они играют сейчас, — думала Алиса. — Они теперь единомышленницы. Надолго ли?» Смех прекратился, Эрмина обратилась к Алисе со слишком уж подчеркнутой любезностью:
— Тебе сегодня совсем нет покоя от нас…
«Я им мешаю… Я стала лишней… Они не будут больше откровенничать между собой в моем присутствии».
Услышав три удара в дверь, Эрмина вздрогнула, но Коломба потупила глаза и встала без всякого удивления.
— Это Каррин. Он мне сказал, что зайдет, если у него появится что-то новое. Лишь бы…
Она завязала пояс банного халата, закрепила за правым ухом прядь волос и открыла дверь. Высокий, с козлиным профилем, худой и утонувший в своем почти белом плаще, Каррин подошел сначала к Алисе.
— Алиса, мой добрый друг…
Он крепко обнял ее, затем отстранил от себя, чтобы получше рассмотреть.
— Очень рад видеть вас такой красивой… Красота— это лучший признак…
«Эге! Этот неуклюжий Баляби всегда знает, что надо сказать…» Алиса улыбнулась лицу сатира с вьющимися светлыми волосами с проседью и с красивыми карими глазами, немного выпуклыми, всегда полными мольбы.
Эрмина бросила «привет Баляби», как маленькому мальчику. Коломба ничего ему не сказала, но помогла освободиться от плаща, который она бережно сложила, затем села и прикрыла ноги полой халата до самых безукоризненно подстриженных ногтей.
— Эрмина, запахни халат, — прошептала Алиса на ухо сестре.
Эрмина послушалась, но с явной насмешкой во взгляде: «Из-за него? Стоит ли?»
Видя нерешительность Каррина, Алиса догадалась, что он ищет слова утешения по поводу смерти Мишеля, и ей захотелось избавить его от этого бремени.
— Мне кажется, у тебя много новостей, Баляби? Коломба мне сказала… Итак, По, дирижирование, Биарриц и так далее.
— Да… Я как раз пришел… Я вас отвлекаю…
— Нет, старина. Это очень интересное предложение, не так ли?
— Да… В том-то и дело… Не то чтобы я опасался быть не на уровне с профессиональной точки зрения…
Он не сводил глаз с Коломбы, и полное отсутствие у него тщеславия трогало и чем-то раздражало Алису. «У него почти нет подбородка. Да, подбородка явно недостает; ему бы немного пошире нижнюю часть лица да и плечи тоже, и Каррин был бы красивым мужчиной, в нем даже появилось бы какое-то величие…»
При детальном рассмотрении лица этого хорошо знакомого друга к ней снова вернулась ее склонность все подвергать критике, все предвидеть и эта независимость, пропавшая после смерти Мишеля и тяжб с органами закона, последовавшими после нее. Присутствие Каррина, целомудренное поведение Коломбы, ее девичья мягкость вернули Алису к нормальным человеческим интересам. Она сравнила покатые плечи Каррина, походившие на бутылку из-под рейнского вина, на которых болтался пиджак, с широкими плечами Мишеля, его мощной спиной, как у всех в роду Ляскуметтов. Ей мимолетно вспомнился бывший компаньон Мишеля, Амброджио, который терял дар речи от восхищения при виде очень темной челки, так контрастирующей с парой серо-зеленых глаз…
Живительный поток самоутверждения и кокетства охватил Алису… «Как, из-за Каррина? Ну да из-за Каррина и из-за этих двух поглупевших дев…»
Поджав под себя ноги в углу закутка, Эрмина смотрела на Баляби с пренебрежительным вниманием. «Она считает, что ее лучше. Это еще как посмотреть… Мой тоже был лучше. А Коломба считает, что Баляби— жемчужина Голконды… Кстати, о чем там болтает этот Каррин…»
— …Директор казино вернулся, когда мы садились… когда я садился за стол, так как моя жена не ест… Я хочу сказать, что у нее очень строгая диета, которая пока не дала никакого улучшения…
Архангел в купальном халате сверкнул на него жестким взглядом, потом снова смягчился, опустив глаза.
— …Он меня попросил, в качестве личной услуги, дать ему ответ незамедлительно, поскольку мы уже договорились, не так ли, Коломба, об условиях, я, следовательно, должен был прийти, прошу извинить за это, спросить у Коломбы…
Он говорил таким приятным голосом, что не было желания его прерывать, и Алиса дружелюбно слушала его. Коломба наклонила к нему свое музыкальное ухо; даже с лица Эрмины сошла скупая улыбка, и покачиванием головы она одобряла если не слова, то, по крайней мере, звук его голоса.
«Сегодня вечером решится не только судьба этих двух влюбленных, но и моя собственная. И наступит одиночество, так как они уедут, и та и другая. Они уже уезжают… Мы никогда не умели противостоять мужчине. Только в смерти мы не следуем за ними…»
— …Итак, я хотел бы знать, Алиса, ваше мнение по этому поводу.
Она улыбнулась ему и не стала просить его повторить то, что она пропустила мимо ушей.
— Мне кажется, что все это очень хорошо, старина. Хорошо для вас и хорошо для Коломбы.
— Да? Правда?
— Правда. Коломба, ты помнишь, что я тебе говорила?
Она заметила, что ее старшая сестра еще не проронила ни слова. Это молчание… Как она предана и готова на все ради этого некрасивого, второразрядного мужчины, этого застенчивого мученика, ну словом, этого просто порядочного человека…