Она смогла. Наверное, всем назло. Или так замерзла, что ни о чем другом не мечтала, кроме как о теплом помещении. Этот Шаг привел их к дому, стоявшему в странном месте: на краю высоченного обрыва, на дне которого, очень далеко внизу росли сосноподобные деревья. Мороз здесь был существенно меньше — по ощущениям, жалкие тридцать градусов. Они устремились к дому, причем пара шутников обменивалась предположениями о том, кто же может жить в таком подозрительном доме: людоед, или просто разбойник, или оборотень…
— А наплевать, — отозвался Маркус, — не пустят, так просто дверь выломаю, сопротивляться начнут — свяжем. В такую погоду никого нельзя оставлять снаружи. Ни в одном мире.
На их стук долго никто не отзывался, так что Маркус проорал свою угрозу, а Милит в подтверждение ударил в дверь плечом, пошатнув, кажется, весь дом. А мог бы и магией, подумала Лена. Он действительно применял магию, когда без нее нельзя было обойтись.
Дверь открылась сама по себе, без скрипа, который можно было бы ожидать. Лена бы не удивилась, увидев бабу Ягу или просто пустое помещение, но вместо фольклорных персонажей возле горящего очага сидел эльф. Самый обыкновенный. Со светло-фиалковыми, как у Арианы, глазами и буйной пепельной шевелюрой.
— Привет, полукровка, — сказал ему Гарвин. — Что ж заставляешь мерзнуть?
— Я вас не звал.
— Ну так уж получилось, что тебе придется приютить нас ненадолго. Там и замерзнуть можно. А не хочется. Мы тебя стесним, конечно, но если захочешь, заплатим.
— С вами еще и женщина. Какой дурак пускается в дорогу в зимние морозы?
— Не в дорогу, — поправил Маркус. — В Путь.
— Странница?
Он встал, приблизился (рука Маркуса ненавязчиво легла на эфес меча, а Милит мечтательно поглаживал ножны кинжала), откинул капюшон, закрывавший лицо Лены и заглянул ей в глаза. Стало еще холоднее.
— Он маг, — непроизвольно сказала она.
— Ну так и я тоже, — обещающе протянул Гарвин. — Не бойся, Аиллена, магия против тебя бессильна.
— Аиллена… Пришла.
— Пришла, пришла, — похлопал его по спине Гарвин. — Только замерзла очень. Чайку ей не нальешь?
— Ты уже привела Владыку?
— И Владыку уже привела. Ты понимаешь, что она за-мерз-ла?
Эльф расстегнул Милитову ветку, бросил плащ на скамью, стащил с Лены шапочку, не сводя с нее неподвижных и потому страшноватых глаз и вовсе не реагируя на остальных.
— Ты привела Владыку… Неужели я дожил до этого дня, Светлая?
Лена пожала бы плечами, если б могла делать хоть что-то, кроме как выбивать зубами мелкую дробь. Милит развернул эльфа к себе — и со всего маху врезался в стену. Зашипела бесполезная сталь Маркусова меча, шут задвинул Лену себе за спину и спокойно встретил фиалковый взгляд.
— Полукровка? И полукровка…
— Тьфу ты! — разочарованно протянул Гарвин. — Мало было морозов, так еще и на пророка напоролись. Милит, ты там как, жив еще?
— Я там жив еще, — обиженно откликнулся Милит. — Но куда он дел мою магию? Даже сдачи дать не могу.
— Она устала и очень замерзла, — спокойно сказал шут. — Может, вы оставите магические поединки до того времени, когда она согреется?
Эльф кивнул.
— Конечно. Ты можешь снять эту куртку, Светлая. У меня тепло. Садись к огню. Я налью тебе горячего вина. И утихомирь своих буйных спутников. Я последний во всех мирах, кто причинит тебе вред.
— Последний, — рассудительно произнес шут, — наверное, все-таки я. Но это неважно.
— Разве ты не причинял ей вред?
Шут остановился.
— Ты и правда пророк?
— Кто знает? Я ждал ее. И тебя.
— Но нас-то ты не выгонишь? — поинтересовался Маркус, вкладывая меч в ножны. — Очень уж там холодно.
Эльф слегка кивнул: грейтесь, мол, только не мешайте. Я тут, понимаешь, дождался. Саму Аиллену. И ее полукровку. Сие эпохальное событие затмило все на свете. Зато тепло.
Лена не смогла справиться с пуговицами, пальцы все еще не гнулись от холода. Ей помог шут, посматривая виновато и грустно. Вспомнил, как причинил ей вред. Нет. Помнил он об этом всегда, сам, внутри себя, а тут посторонний напомнил. Правда, пророк? К пророчествам следует относиться осторожно, потому что всякое можно истолковать по-разному. Гарвин предупреждал. Сам занимался, потом плюнул.
Эльф придвинул к камину довольно удобное кресло, положил в него пару подушек и сделал приглашающий жест. Лена села — было очень хорошо — и попросила:
— Позволишь нам сделать чаю для всех? У нас есть припасы…
— О чем ты, Светлая? — перебил эльф. — Все, чем я располагаю, — твое.
— Я говорю о своих спутниках. Я не одна, если ты вдруг не заметил. И не затруднит ли тебя вернуть Милиту его магию?
— Я ее и не забирал, — пожал плечами эльф. — Пусть поищет получше. Ты обморозила лицо, позволишь ли…
— Я не позволю, — жестко сказал Гарвин. — Никто не прикоснется к ней магией.
— Поругайтесь еще, — проворчала Лена. — Маркус, там у меня есть синяя баночка, достань, пожалуйста. Надеюсь, магия тут и не нужна, не так уж сильно и обморожено, потому что больно. Если бы сильно, не было бы больно.
— Я и не собирался исцелять тебя, Светлая, — обескуражено произнес эльф. — Я хотел предложить тебе бальзам из трав, в котором нет ни капли магии. Но раз у тебя есть свой, а твои спутники настроены так воинственно, не стану настаивать. Чай тоже будете сами заваривать? И суп варить? У меня уже почти готово.
— Не будем мы варить суп, — улыбнулась Лена и ойкнула. Напрасно она это сделала — треснула кожа на губе, даже капелька крови выступила. Ну и морозяка… А почему же она в родном Новосибирске не обмораживалась так, хотя и там заворачивало ой-ой…
— Мы были в другом мире, — мягко объяснил шут, — и там вдруг ударил такой мороз, какого я никогда раньше не знал.
— Ты! — усмехнулся Гарвин. — Я такого не знал, а в Трехмирье зима посуровее, чем в Сайбии. Позволишь ли ты, хозяин, узнать твое имя?
— У меня его нет, — повел плечом эльф. — Когда-то было, но я его и не помню. Имя нужно для того, чтобы кто-то другой мой к тебе обратиться, а у меня такой нужды не было.
— Отшельничаешь?
Гарвин опустился на колени, стащил с Лены сапоги и — вот нахал ведь! — чулки и начал растирать ступни.
— Я живу один и далеко от других, — согласился эльф. — Но я не отшельник. Просто мне достаточно самого себя. А у тебя есть имя?
— Есть. Гарвин. Этот верзила — сын моей сестры Милит. Человека зовут Маркус, а полукровку… опять забыл.
— Полурош, — буркнул шут. — Можешь называть меня шутом, хозяин, только не думаю, что тебе это нужно — обращать на нас внимание.
— Говорят «полукровка». Говорят «полуэльф». А почему никогда не говорят «получеловек»?
Такой простой вопрос поверг их всех в состояние глубокой задумчивости, а Лена ведь сказала только чтобы что-то сказать, ей просто не нравилась ситуация. Они нехорошо повели себя: вломились в чужой дом, да еще и грубят, дерзят, мечами машут…
— «Полуэльф» — так говорят только люди, — сообразил первым Гарвин. — Сказать «получеловек» — вроде как себя унизить, свою расу. Даже мы никогда не говорим «получеловек»… потому что каждый полукровка все равно эльф. А как ты считаешь, хозяин? Ты эльф или человек?
— Я живу. Остальное неважно.
— И похоже, давно? — предположил Маркус. — Мне кажется, я никогда не видел такого старого эльфа. Только не знаю, тело ли твое старо или душа. Не смотри на меня укоризненно, Делиена. Тут вроде как не стоит деликатничать. Лучше быть самим собой.
— Я стар, Проводник, — кивнул хозяин, снимая с огня котелок. — Стар и телом, и душой. Не спрашивай, сколько мне лет, этого я тоже не помню. А разве это важно? Ты прожил две сотни лет, он — четыре, а она — четыре десятка, и кто из вас совершил за свою жизнь больше важных дел?