— Я тоже жил с магией в мире и согласии, — не поворачиваясь, сказал Гарвин. — Магия сама по себе, а я сам по себе. Учился использовать ее при необходимости, но не более того. Правда, я использовал ее куда чаще, чем Милит, потому что я не вояка, а нечто другое… Я знал, что она у меня есть, что она не подведет, что я могу ей воспользоваться, как пользуюсь кремнем, топором, бритвой… Этакий верный, скромный и надежный товарищ. А сейчас она постоянно меня зовет. Она живая. Вот вам и вся разница между некромантом и просто магом. Ей обидно, что я ей не пользуюсь. Она просит внимания. Требует. Не товарищ, а жена.
— Раньше ты пользовался ей, а теперь она пользуется тобой? — прикинулся дурачком Маркус. Гарвин неопределенно повел плечом.
— Возможно. Разве у ее нет такого права? Я не испытываю желания убивать или разрушать… не больше, чем когда-либо. В Трехмирье — испытывал, а здесь — нет. Я легко мог поубивать всех обитателей и гостей того замка, или некоторых, или только самого лорда, но желания такого у нас… у меня не возникло.
— Не верю я, что ты случайно оговорился, — заметил шут. — Ты считаешь, что вас стало двое? Тревожно. Так и до сумасшествия недалеко.
— Она не стремится мной завладеть. А я стремился овладеть ею. Подчинить ее себе. Кто знает, может, некромантия — это и есть истинная магия. И всех отвращает от нее только способ. Может, потому некромантия и под запретом, хотя никто ничего о ней не знает. Может, потому некромантов уничтожают или держат в одиночестве, чтобы они не рассказали об этом.
— Ну, способ-то и в самом деле… — проворчал Милит.
— Сколько времени умирали те, на кого ты послал первый холод? — спросил Гарвин. — Сколько времени уходит на смерть от заклятия иссушающего огня? Не самого сложного, очень распространенного. Сколько вообще жертв у каждого достаточно долго прожившего мага? Ты хоть одного эльфа знаешь, который не убивал бы магией? Какой маг способен сохранить чистоту?
Милит выглядел не смущенным, но озадаченным. Он чувствовал неправоту Гарвина (Лена тоже), но не мог ее обнаружить и опровергнуть (Лена тоже). Маркус боролся с зевотой. Ох, как же он любит прикидываться этаким простачком, недалеким, ничем не интересующимся, причем чем больше вокруг эльфов, тем старательнее прикидывается.
— Карис, — ответил шут. — Хотя ему тоже приходилось убивать магией. Мучить — нет, не приходилось. Но я понимаю, Карис не пример. Таких мало. Лена не знает деталей, а я видел. Такой ценой добиваться дружбы и любви магии — это… это оправдано только в твоем положении, Гарвин. Когда другого выхода нет.
— Отец говорит, что выход есть всегда, — Гарвин наконец повернулся, очаровательно улыбнулся и подмигнул Лене. Она согласилась:
— Всегда. Например, умереть. Ты предпочел другой. Гарвин, а ты уверен, что все так, как тебе кажется?
— Если бы я был уверен, я бы рассказал об этом всякому эльфу. А так — только вам. Вы не маги. А Милит, хоть и солдат, слишком уж большой чистоплюй и ни при каких обстоятельствах на это не пойдет. Он предпочтет умереть. С мечом в руках или даже на эшафоте. А наш любезный хозяин вряд ли побежит делиться этим открытием с каждым встречным или немедленно примется за некромантию, используя для этого нас.
— Ты самоуверен, — заметил эльф. — А если я и тебя смогу изолировать от твоей магии?
— Я даже настаиваю на этом, — поклонился Гарвин. — Мне ведь хочется знать пределы своих возможностей, а магов, хотя бы примерно равных мне по силе, что-то не попадается.
— Как дети, — вздохнул Маркус. — Делиена, я иногда так радуюсь, что магии у меня чуть.
— И я не переживаю, что начисто ее лишен, — засмеялся шут, — хотя я и люблю магов.
— Любишь? — поразился хозяин. — Как можешь ты любить магов, после того что они с тобой сделали? После того как тебя полгода мучили ради неведомой цели ничуть не меньше, чем некромант мучает свою жертву? После того как тебя навсегда лишили возможности иметь детей? После того как они выворачивали тебя наизнанку, опасаясь, что ты забыл им о чем-то сообщить? После того как они обращались с тобой, как с вещью?
Шут бледнел с каждым его словом, пока не стал белым как мел.
— Я сам выбрал это.
— Не лги себе.
— Вот чего я не могу, так это лгать, — вымученно улыбнулся он. — Я знал, на что иду, и сам сделал выбор. Меня не вынуждали. Меня даже отговаривали.
— Но каждый день ты узнавал что-то новое, о чем тебя не предупреждали, а отказаться уже не мог!
Шуту было больно. Он не хотел отводить взгляда, но не хотел и смотреть кому-либо в глаза.
— Ты умеешь проникать в мысли, — неласково заметил Гарвин. — И даже разрешения не спрашиваешь. Нехорошо.
— Я не маленький ребенок, Гарвин, — тихо произнес шут. — Вполне могу говорить сам за себя. И тем не менее я люблю магов. Может быть, именно потому, что достаточно хорошо их знаю. Лучше, чем кто-либо. Когда маг заглядывает в твое сознание, то и ты заглядываешь в сознание мага. Я знаю мотивы их жизни, потому и люблю. Не только Кариса, но и Балинта. И я не жалею о том выборе. В конечном счете — не жалею. Не будь я шутом, я не оказался бы на площади и не увидел Лену.
— Ты непременно увидел бы ее, — покачал головой хозяин. — Это было предопределено.
Гарвин поморщился, словно пил горькую микстуру.
— Ну уж! Легко говорить «предопределено», если нечто уже случилось. Аиллена, я тебя прошу, прежде чем начать верить, послушай себя. Не позволяй нагружать свою душу бредом пророков и провидцев.
— Разве ты сам не провидец?
Милит вытаращил глаза. Этого он о дядюшке не знал. Гарвин подвигал головой, словно разминая затекшие мышцы на шее, холодно улыбнулся и кивнул.
— А разве я не держу свои видения при себе? Позволь дать тебе совет — следуй моему примеру.
— Почему ты с ней?
— Тебе уже говорили. Я не с ней. Она — удачный повод уйти от недоверия и подозрений тех, кто когда-то считал меня своим.
— Разве ты не мог уйти от своих один?
— Не мог, — развел руками Гарвин, — меня отец не отпускал. Особенно туда, куда я хотел уйти.
— А я с ней, — перебил его Маркус. — Просто потому, что с ней. Как этот ворох меха.
Гару поворчал, когда Маркус ткнул в него носком сапога, но не проснулся.
— И я тоже, — заявил Милит. — И Гарвин, что бы он ни говорил. Мы с ней, потому что… ну…
— Потому что она — это она, — насмешливо подсказал Гарвин. — Умозаключение в твоем стиле: внятное, четко сформулированное и логичное. Конечно, она — это она, и она не похожа на других Странниц. И конечно, я с ней еще и потому, что она, в отличие от других Странниц, нуждается в защите. И конечно потому, что я буду ее защищать всей силой моей магии, но не потому что она Дарующая жизнь, а просто потому, что прежде у меня не было друзей. Потому что она, женщина не особенно умная и уж точно не особенно красивая, вовсе не выдающаяся и иногда детски наивная, поняла меня лучше, чем выдающиеся, умные и, казалось бы, все знающие. Я за нее и убью, и умру. Как и вы трое.
— Четверо, — поправил шут, почесывая лоб Гару. — Мне странно, что ты вдруг стал так откровенен.
— Разве мы не друзья?
— Зачем столько сарказма? Мы, конечно, друзья. Даже если тебе это не нравится. Так тоже бывает. Я имею в виду не нас, а нашего уважаемого, но неизвестного хозяина.
— А что его стесняться? — усмехнулся Гарвин. — Если бы Милит отыскал свою магию, тоже бы понял и перестал гневно на меня смотреть. Он умирает, шут. Еще день, может быть, два, но не больше трех. Он просто не успеет воспользоваться моей откровенностью. Аиллена, не пугайся. Он просто невероятно стар. Его искра гаснет. И сегодня день, которого он ждал очень давно. Я бы сказал, что он счастлив.
— Я счастлив, — кивнул хозяин с легкой улыбкой. — Ты ведь тоже бываешь удовлетворен, когда твои предвидения сбываются, даже если ты не говоришь о них, а только подталкиваешь окружающих в нужном направлении. А я счастлив вдвойне, потому что только ждал и даже не надеялся. И вот увидел их…