Вряд ли разговор, каким бы он ни был долгим, что-то изменил во взглядах даже одного этого молодого эльфа. Люди заслуживают смерти, хотя бы потому что убивают эльфов, а ты Светлая, ведь и сама знаешь, что эльфы первыми не начинают, слишком инертны и пассивны и объединить их может только самая крайняя нужда или… или Владыка. «Ну ты же понимаешь, что вы обречены на поражение, — даже не спросила, а просто уверенно сказала Лена, — вас просто задавят количеством, вас выкурят из гор и лесов и перестреляют поодиночке, а оставшихся перевешают, а потом в памяти людей останется только одно: эльфы проходили по земле, оставляя за собой только трупы, не жалея даже грудных младенцев». Олег спокойно кивнул: «Даже если мы будем убивать только здоровых молодых мужчин, о нас все равно станут рассказывать всякие ужасы, потому что людям всегда требуется самооправдание. Младенцев мы можем и не убивать, если хочешь. Сколько они проживут зимой, по-твоему?» От этакой гуманности Лене стало еще грустнее. Бессмысленная вражда, но эльфы понимают всю ее бессмысленность и бесперспективность своей войны. «Но кто-то ведь должен остановиться?» — «Мы остановимся, — улыбнулся Олег, — и нас перевешают не поодиночке, а скопом».
Надо сказать, эльфы разрушали представление Лены о войне. Книжное, конечно, представление, абстрактное, киношное, какое угодно. Лене всегда казалось, что победить можно, только если рваться к победе. А точно знать, что проиграешь, но продолжать войну — самое глупое занятие. А что им остается — сдаться? Даже Маркус говорил, что у эльфов не хватает единства даже для того, чтобы сдаться. Сдастся отряд Олега, но останется еще десяток таких же. Но в конце концов война надоест всем — и людям, и эльфам, эльфы признают поражение, люди тоже признают их поражение, потеснят их еще, стребуют контрибуции или как там это называется, и все вернется на круги своя до следующего конфликта. И с каждым конфликтом эльфов будет все меньше и меньше, пока они не исчезнут совсем.
Может, и есть смысл в эльфийском рае, вдруг подумала Лена. Может, и есть свой жестокий смысл в том, как беспощадно охраняют они свой рай. И как жаль, что я не смогу увести их в этот рай и оставить там…
Весной Лена все же сделала Шаг. Она насмотрелась на войну, на все то, от чего ее так старались уберечь ее спутники, да вот только не сожженные деревни и не вытаивающие из-под снега трупы подействовали на нее сильнее всего, а именно эта малоприятная мысль о неизбежности и бессмысленности войн. Пусть этот конфликт спровоцировал все тот же враг, другие такие же начинались без его участия.
В новом мире уже подсохло, хотя на склонах оврагов и в тени еще лежал остатки серого снега, зато на солнце земля уже приобретала зеленоватый оттенок. Мужчины с облегчением скинули плащи, а Лена продержалась до первого привала, но сняла не плащ, а теплую куртку. На всякий случай она предпочла возможность отбросить плащ за спину и продемонстрировать черное платье.
Ужин получился скудный, мужчинам удалось только подстрелить весьма тощего зайца, вот из него и сварили суп, щедро насыпав в котелок сушеной зелени и растертой в порошок картошки — изобретение охваченного войной мира, вкусом почти не отличающееся от знакомого Лене пюре «Кнорр», такая же гадость. Маркус сосредоточенно превращал в хлеб сухари: он как-то хитро обрызгивал их водой, давал полежать, а потом тоже весьма хитро подсушивал их у огня, и получалось очень даже съедобно, что-то вроде позавчерашнего хлеба. Причем творил он это все специально для Лены, потому что мужчины преспокойно бросали сухари в суп и трескали получившееся месиво с отменным аппетитом. Лена терпеть не могла мокрого хлеба, потому стоически сухари глодала, обдирая десны, пока Маркус не вспомнил этот хлопотный способ.
У них кончались запасы трав, поэтому чай получался довольно жидкий. Деньги имелись, и при первой же возможности мужчины пополнят запасы, у них это получалось намного лучше. Лена же избегала даже заговаривать с торговцами: сейчас ее узнавали почти всегда и начинали отказываться от платы, и ладно, если бы она была одна — сколько ей надо-то, а тут вон сколько едоков… Гарвин порылся в своем мешке и с очень довольным видом извлек сверточек со сладкими крендельками. Мужчины оживились. Лена, конечно, тоже кренделек взяла и съела, но если честно, не столько ради удовольствия, сластеной она так и не стала, сколько чтоб добавить еды в желудок, потому что полугустой заячий суп она глотала через силу.
— Ну что? — спросил наконец Гарвин. — Надоела война? Насмотрелась?
— Отвали, — посоветовал шут недружелюбно. Гарвин, разумеется, отваливать не стал, раздраженно повел плечом.
— Смысл? Какой был смысл?
— Какой вообще смысл в том, что я хожу по мирам? — вздохнула Лена. — А в том, что вы таскаетесь за мной? Если нет смысла, стоило сидеть спокойно в Тауларме?
— В Тауларме тебе нравилось, — заметил Милит. Маркус покрутил головой.
— Она должна идти, понимаете? Она не может не идти. И выбор всегда за ней.
— Разве не ты утверждал, что она-то как раз не Странница? — хмыкнул Гарвин, протягивая Лене еще кренделек. Последний.
— Она не такая, как они, — возразил Маркус, — именно в этом смысле она не Странница. Разве ты не видел: там, где она проходила, становилось спокойнее.
— Я не только заметил, — усмехнулся эльф, — я специально за этим следил. Я даже не исключаю, что она погасила войну… Не спорь, Аиллена, не прекратила, а погасила. Война еще будет какое-то время… но она убывает.
— Начала убывать, — уточнил Милит. — Я тоже заметил.
— И она не приняла ничьей стороны, — сказал шут, поправляя плащ так, чтоб Лене было теплее, — и это заметили и люди, и эльфы.
— И даже я. А почему, Аиллена? Почему?
— Потому что все хороши. Потому что нет здесь правых и виноватых.
— Ага, — проворчал Милит, — конечно, эльфы должны терпеть все эти нападения и налеты и ни в коем случае не отвечать на оскорбления…
— Эльфы не должны смотреть на людей, как на насекомых, если не хотят оскорблений, — отрезала Лена, — и не говорите мне, что это не так.
— Ну, некоторое сходство есть, — сообщил Гарвин. — Суетитесь, кусаетесь, живете мало… Два десятка слепней могут довести лошадь до бешенства. Отчего не признать, что мы превосходим вас во всем? Ваша короткая жизнь заставляет вас торопиться, суетиться и отчаянно завидовать. Почему маги-люди так не любят магов-эльфов? Просто потому, что не успевают научиться и пятой части того, что можем мы. Я никогда, например, даже не слышал, чтобы человек более-менее успешно занимался преобразованием, которое требует не столько Дара, сколько знаний и умений.
— А не ты говорил, что Балинт тебя превосходит? — невинно заметил шут.
— По части проникновения в сознание — превосходит. Но разве это единственное, что я умею? — усмехнулся Гарвин. — Вы завидуете нам, потому что самый выдающийся человек не может достичь за свою короткую жизнь того, на что способен самый средний эльф.
— Например в тридцать лет стать королем людей и эльфов, — радостно согласился шут. Маркус мрачно молчал, и Лена начала опасаться за оставшееся ухо Гарвина.
— Стал бы он им без Владыки!
— Без Аиллены, — поправил Милит непривычно серьезно. — А разве Владыка стал бы Владыкой без Кавена? Или без матери? Без матери его бы вместе с тобой собакам скормили — вот тебе и вся история эльфов Трехмирья. Ты прикинь, сколько ярких личностей среди людей и сколько среди нас. Да, они быстро сгорают, но они горят, а мы… мы тлеем.
Лена почти физически ощутила, как расслабился Маркус. Он наконец заговорил.
— Вы долго живете, потому и жизнь не цените. Даже молодые не ценят. А когда не ценишь свою жизнь, плюешь и на чужую. Я не самый миролюбивый человек, но прожив достаточно долго, я стал лучше понимать людей. А ты не стал, хотя, наверное, вдвое дольше меня прожил. Потому что тебе плевать. И на людей, и на эльфов…
— Потише, — сухо сказал Гарвин, но Маркус, естественно, не послушался.
— А чего вдруг — потише? Плевать. Когда на празднике погибли восемнадцать эльфов, ты разве огорчился?
— Разве я мог что-то изменить? Они уже погибли, а я сделал все, что мог, чтобы погибших было не сто, а восемнадцать, — еще суше произнес Гарвин. — Но если ты хочешь сказать, что мы меньше подвержены чувствам, то не спорю, да, меньше. Что вовсе не мешает нам любить своих жен, детей и друзей.